Михаил Попов - Обреченный царевич
Бакенсети опустил голову. Медленно, чтобы это не было похоже на кивок. Найдись, найдись слово защищающее!
Помощь пришла с неожиданной стороны. В залу вбежал один из помощников Тнефахта, обычно шныряющий по городу ради полезного подслушивания и распускания нужных двору слухов. Его черная от пыли физиономия скалилась в неудержимой улыбке. Главный советник, извинившись, скользнул к нему, невзирая на всю свою грузность, с удивляющей быстротой. Они пошептались. Шпион растворился. Тнефахт, вернувшись на свое место, сообщил, что верховный жрец храма Амона-Ра в Фивах только что отбыл со всею своей свитой из Мемфиса в направлении Верхнего царства.
Новость так новость! Со всею свитой, значит, и с черным колдуном?! Почему?! Это значит, он отказался от мальчика? Но что теперь делать, на кого надеяться?! И мальчика, значит, можно не отдавать. Но для чего его тогда беречь? Или тут просто какая-то злая фиванская хитрость?!
Бакенсети трудно справлялся с этим обвалом обрывистых соображений, когда Мегила пришел к нему на помощь:
– У тебя медлительные шпионы, Тнефахт. Аменемхет вышел из границ города перед рассветом. Теперь он уже на ладье Амона, которую оставил у большого Львиного канала, когда добирался в Мемфис. Это в четверти дня пути отсюда. Можно считать, что он никуда и не уезжал. Он просто сменил место засады. И занял более удобную позицию для бегства с украденным мальчиком.
Бакенсети тяжело и длинно вздохнул.
– Да, – сказал «царский брат», – Мериптаха нужно увозить отсюда немедленно.
Князь понуро кивнул:
– Хорошо. Я сейчас приведу его сюда. Скажу напутственное слово и приведу.
Против такой отсрочки даже этот серолицый мучитель не сможет ничего возразить. Бакенсети развернулся и пошел через зал, попирая своею тенью тень Мегилы.
Но вдруг остановился.
Что-то непонятное творилось во дворце. Он весь внутри себя пришел в движение: топот ног, падающие подносы, перешептывания и крики, звуки, которым невозможно найти объяснения на слух. Такое впечатление, что какое-то чудище ворвалось во дворец и теперь носится сразу по всем коридорам.
Тнефахт с изменившимся лицом неловкой тенью промелькнул мимо хозяина, в направлении паники. Бакенсети, за неимением привычного советчика, повернулся к Мегиле и вздрогнул. Не было перед ним вытянутой серой физиономии. «Царский брат» был красен, и глаза смотрели как бы в разные стороны.
О том, что происходит нечто небывалое, догадался и Мериптах. Из-под навеса, сооруженного на крыше дворца, дабы занятия в этом наиболее безопасном месте можно было проводить круглые сутки, исчез Хуфхор. Царедворцы – особая порода людей, они обладают самым тонким слухом. Учитель и ученик еще только вертели головами, стараясь понять, что за непонятные звуки доносятся с нижних этажей дворца, а он уже сообразил, что ему делать и где следует находиться.
Мериптах и Ти тоже направились к отверстию в крыше, откуда валил смущающий шум, но ливийцы не пустили их. Что им оставалось? Они стали бродить по обширной крыше, смотреть через ограждение вниз, стараясь по характеру суеты понять причину всеобщего и внезапного беспокойства.
Когда они оказались у западной стороны крыши, Ти вдруг тронул за плечо мальчика, свешивавшегося через ограждение.
– Посмотри, Мериптах.
Палец учителя указывал в сторону хорошо знакомой мальчику дамбы, где он всего несколько дней назад молил богов о ниспослании разлива. Но теперь она возвышалась не над цепочкою зловонных луж. Совсем немного прибывшая за ночь вода соединила их в сплошную поверхность. Дамба превратилась в узкое лезвие суши, устремленное поперек речного русла. На острие этого лезвия был нанизан огромный корабль, с золотыми изваяниями на носу и на корме, с белым шатром в центре, с распростертым поперек палубы прямоугольным разрисованным парусом и целой толпою человеческих фигурок, суетящихся на борту и на дамбе. С борта величественно и уверенно съезжали широкие мостки с перилами. Съехали. И тут же в верхней части их показались огромные носилки с высоким креслом в центре. Носилки плыли вниз по рукам людей, составивших две шеренги вдоль мостков. В кресле сидел человек в драгоценном облачении. Он был так украшен, что его сияние было заметно и на расстоянии в три сотни шагов. Как будто в кресле сидел не человек, а золотой слиток.
– Это верховный жрец Аменемхет? – осторожно спросил Мериптах.
Сооружение с креслом посередине медленно двинулось вдоль по дамбе, таща за золотой головою все удлиняющееся пестрое тело, составленное вперемежку из белых египетских набедренников и темных гиксосских накидок. Такое было впечатление, что яркая гусеница ползет по темному стеклу.
– Нет, это не Аменемхет, – сказал задумчиво Ти. – Его ладья выглядит не так.
– А кто это?
Глаза учителя потемнели, он опять вцепился одинокой рукою в бороду и прошептал с непонятным выражением:
– Прямо, Ладья Вечности.
Мериптах услышал и поинтересовался, что за ладья, в «Доме жизни» им не рассказывали о такой.
– Не может быть! – вскинулся Ти. – Ты знаешь все истории, и о том, как был сотворен мир, и о том, как Тефнут сбежала в нубийскую пустыню, и сказание об истреблении людей, и о рождении Озириса, и о странствованиях Изиды…
Мериптах, не отрываясь, смотрел в сторону медленно движущейся процессии, он и сам знал, что знает все то, о чем бубнит учитель.
– Но тебе ничего не известно о том, как Ра путешествовал на Ладье Вечности!
– Ничего, – сказал мальчик, удивляясь тому, что учитель так удивляется этому сообщению.
– Я расскажу тебе! – воскликнул Ти, явно воспламененный некой, только что явившейся мыслью.
Мериптах пожал плечами. Ему было сейчас не до рассказов, происходящее на дамбе было намного интереснее, но и обижать учителя пренебрежением он не хотел. Пусть говорит, все равно охрана не разрешает бежать туда, навстречу сияющему гостю.
– Так вот, ты отлично помнишь, что, переселившись на небо, великий Ра вместе со своей божественной свитой занялся тем, что стал перевозить солнечный диск в огромной и неописуемо прекрасной Ладье.
– Такой, как эта?
– Может быть, может быть. Днем Ладья Вечности плыла по небесному Нилу с востока на запад, и на земле было светло, а ночью она плыла через Дуат, и лучи, посылаемые золотым диском, согревали мумии в вечных неограбленных гробницах. Там, далеко в восточных скалах, есть пещера, через которую Ладья выплывает из подземного мира на небосвод. Вот она показывается, и все на ее борту на своих местах. Ра в шатре, на золотом троне, у правого колена бог Тот на камышовой циновке с папирусом и тростниковой палочкой в руке. У левого колена сын Ра – Гор Бехдетский, вооруженный копьем. На носу стоят, гордо вскинув головы, Маат и Хатхор. В головном уборе Маат перо – символ справедливости, она следит за порядком в плавании. Хатхор, завидев на пути корабля врагов, истребляет их огнем своего урея.
Они не зря все время настороже, ибо у Ладьи множество врагов. У самого выхода из восточной пещеры на нее набрасываются толпы крокодилов, бегемотов и ядовитых змей. Они вгрызаются в дерево и стремятся опрокинуть божественное судно. Самый страшный из крокодилов…
– Себек? – тихо пробормотал Мериптах.
– …уже готов был проглотить солнечный диск, но Гор Бехдетский пронзил его своим копьем. Истекая кровью, ползучие твари прячутся в нильских водах. Небо Египта вновь чисто. Ладья спокойно добралась до вершины неба и начала опускаться туда, где показались очертания западных гор. Мир дня остался у нее за кормой. Города и пашни, стада и храмы. За кормою остался и священный Нил, под днищем Ладьи безводная, смертоносная пустыня. Священные горные павианы при появлении Ладьи запели приветственный гимн.
Учитель Ти говорил быстро, словно боясь не успеть до какого-то одному ему известного срока, и говорил громче, чем обычно, и в самое ухо. Кроме того, время от времени встряхивал мальчика за плечо, стараясь переманить его внимание от процессии к своему рассказу. Ему было важно, очень важно знать, что тот его слышит.
– И вот третьи ворота позади. Ладья Вечности плывет мимо гробниц и захоронений. Солнце освещает богатые залы вельмож, украшенные прекрасными картинами, каменные саркофаги и статуи богов, что хранят сон мумий. И погребениям бедняков и нищих тоже достаются драгоценные лучи. Оживленные сиянием солнца, мертвецы встают и, воздевая руки, движутся навстречу Ладье и поют.
– Мерипта-ах!
Мальчик вздрогнул, не понимая, что это, а потом понял и мгновенно обернулся. Виде́ние, явившееся через дыру в крыше, заставило его забыть о фантастической процессии там, на дамбе, не говоря уж о бормотании Ти. Княгиня Аа-мес, возникшая на крыше во всем блеске своей загадочной, молчаливой красоты, призывно улыбалась ему, протягивая в его сторону руки. Мальчик ослеп от радости – воистину, сегодня день великих и радостных неожиданностей – и кинулся к прекрасной своей матушке, чтобы обнять ее и прижаться к ее груди. Он почему-то был уверен, что сейчас она, несмотря на всю свою сдержанность, позволит ему это.
