Время дракона - Светлана Сергеевна Лыжина
- А если бы Бог не захотел помочь тебе жить, а решил забрать на небеса?
- Я бы вошёл в небесные врата под христианским именем, - твёрдо отвечал серб.
- А ты не думал, что можно послужить Христу иначе? Например, как это сделал албанец Искандер-бей?
Слуга почесал затылок под остроконечной шапкой, обязательной для всех христиан при султанском дворе, и проговорил:
- К сожалению, господин, я мало слышал про Искандер-бея.
- Он был янычаром и дослужился до высокого звания, - начал рассказывать Влад. - А в одной из битв, когда турки сражались с христианами, Искандер-бей со своим отрядом неожиданно ударил в тыл туркам и таким образом способствовал победе христиан. А сам убежал в свой родной город.
- И снова принял веру, в которой родился? - спросил серб.
- А как же! - ответил княжич. - И стал именоваться как раньше - Георгий.
- А сколько лет прошло, пока Искандер-бей оставался магометанином? - допытывался серб.
- Не знаю, - Влад пожал плечами. - Много.
- А если бы его убили до того, как он вернулся к своим? - произнёс Войко, и по интонации было видно, что у него что-то на уме. - Если б его убили раньше, тогда что?
- А что? - спросил Влад.
- А то, что Искандер-бей подошел бы к небесным вратам, - не спеша начал Войко. - И архангел Михаил спросил бы его: "Как тебя зовут?" А Искандер-бей ответил бы: "Меня зовут Искандер-бей". Тогда архангел Михаил сказал бы: "Вот и иди, ищи свой магометанский рай, Искандер-бей!"
Влад широко улыбнулся:
- А я уж решил, что ты смирный, как икона.
- Я не икона. Я живой человек, - ответил Войко.
В турецком языке, на котором говорили господин и его новый слуга, не существовало слова "икона", поэтому Влад произнёс это слово по-румынски, однако серб понял, потому что по-сербски оно звучало так же. Получалось, что господина и слугу свела и объединила вовсе не Турция, а общие знания и общая вера. Осознав это, Влад и Войко весьма обрадовались.
Особенно радовался Войко, когда обнаружил, что может говорить с господином по-сербски. Влад хорошо знал славянскую грамоту, поэтому понимал сербскую речь и даже отвечал. И всё же по прошествии нескольких лет Войко выучился говорить по-румынски, ведь это слуги должны разговаривать на языке господина, а не наоборот.
Войко считал, что оказался в услужении у Влада вовсе не случайно - что это Божий промысел - поэтому стал очень преданным слугой. А господин не переставал удивляться новому слуге, который оказался большим умельцем. Впрочем, серб не считал свои умения удивительными, ведь турецкая семья, на которую он работал долгие годы, была небогата, так что Войке приходилось делать самые разные дела и научиться многому. Обычно рабам поручают лишь тяжёлую работу - рыть канавы, строить сараи, крыть крыши - а серб, как ни странно, умел держать в руках иголку, потому что ему доводилось шить мешки и обувь. Потому-то Влад и удивлялся, ведь умение шить оказалось полезным даже во дворце.
По словам Войки, турецкая семья, в которой он жил, сначала боялась, что христианский раб может их сглазить, но затем стала думать, что он приносит удачу, и тогда ему стали доверять дела, которых раньше не доверяли. Войке случалось мыть полы в хозяйском доме, помогать в приготовлении пищи и даже присматривать за хозяйскими сыновьями. Всё это было тоже полезно в дворцовой жизни, а особенно последнее, ведь одиннадцатилетний Раду, до сих пор не имевший других друзей кроме старшего брата, нуждался в том, чтоб с ним играли. Войко знал разные игры. Например, катал Раду на закорках и в такие минуты выглядел очень смешно, потому что на его лице появлялось совсем детское выражение, плохо вяжущееся с взрослой фигурой.
Серб, хоть и был чуть младше Влада, но выглядел на несколько лет старше - из-за высокого роста и ширины плеч, да и борода росла во всю, так что её приходилось брить почти каждый день. Казалось, внешняя взрослость должна свидетельствовать о взрослости внутренней, но нет.
Владу в ту пору было уже девятнадцать. Он тоже брился - правда, раз в три дня - и поэтому, глядя на серба, брившегося ещё чаще, не понимал, как Войко может вести себя так, будто победил все искушения юности. О женщинах серб даже не заикался, заставляя княжича мысленно восклицать: "Он что, святой Вит, который сошёл с иконы!?"
Святой Вит, которого так почитал Войко, умудрился стать святым в двенадцать лет, а в отрочестве, как считал Влад, жить праведной жизнью очень тяжело. Княжич вспоминал себя двенадцатилетнего, а ведь он в этом возрасте уже начал ухлёстывать за женой брата. Потому-то Владу и казалось странным, что серб ни за кем не ухлёстывал.
- А в том турецком доме, где ты жил, были девицы? - спросил своего слугу девятнадцатилетний княжич.
- Конечно, были, - ответил Войко. - Две дочери хозяина и служанка.
- И что? - допытывался Влад.
- Ничего, - ответил серб. - Мне сказали, что я не должен на них смотреть, и я не смотрел. Совсем не смотрел и даже не говорил с ними. Но...
- Что "но"? - встрепенулся княжич.
- Они одно время дразнили меня. Подкидывали мне свои вещи. Платок, браслет, а один раз подкинули серёжку, на которую был аккуратно намотан волос, чтоб я увидел, что у хозяйки этой серёжки волосы длинные, блестящие и вьются. Но я сразу же относил эти вещи хозяину. Сначала я думал, что это случайно потерялось, но на третий раз я уже понял, что это делается нарочно. Я всё равно продолжал относить вещи хозяину, и тогда он пошёл на женскую половину дома и сказал там, чтоб никто больше со мной не шутил.
- А по соседству от вас были девицы? - не унимался Влад.
- Были, - ответил Войко.
- И что? - опять спросил княжич.
- Ничего, - пожал плечами серб. - Ведь на них я тоже не смотрел.
- А разве тебе не хотелось? - недоверчиво покосился на него Влад.
- Хотелось, - вздохнул Войко, - но я решил, что буду смотреть по сторонам только тогда, когда скоплю достаточно денег, чтобы
