Понсон дю Террайль - Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа
– В таком случае, – продолжала Концепчьона, все больше и больше смущаясь, – пройдемте туда; папа имеет привычку курить после обеда, и мы не будем ему мешать…
Герцог де Салландрера кивнул головой в знак своего согласия, и Шато-Мальи подал руку молодой девушке.
Концепчьона бросила на отца значительный взгляд и вышла из комнаты.
– Прежде всего, – сказала она, поднимаясь во второй этаж, – я вам покажу две очаровательные картины Сурбарана. Они находятся в моем будуаре… а потом мы пройдем в мастерскую.
– Я к вашим услугам, – ответил герцог, не подозревая, что Концепчьона действовала таким образом только для того, чтобы дать своему отцу время спрятаться в уборной.
Войдя в мастерскую, она посадила герцога рядом с собой. Молодая девушка была бледна и взволнованна, но ее поддерживала любовь к мнимому маркизу де Шамери.
– Вы получили мою записку, сеньор? – спросила она слегка дрожащим голосом.
– Получил, сеньорита.
– Послушайте, герцог, вы в самом деле любите меня?
– Клянусь честью, сеньорита.
– А если… я не люблю вас?
– Я буду надеяться, что вы когда-нибудь полюбите меня.
Концепчьона презрительно пожала плечами.
– Я верю, что вы любите меня, герцог, – проговорила она, – и ваша любовь извиняет в моих глазах ваши странные поступки.
– Действительно странные, – прошептал герцог де Шато-Мальи.
– Так признайтесь же, что ваша любовь… ко мне… довела вас до низкого обмана… что вы придумали эту историю о бумагах, о родословной… о таинственном происхождении…
В этот момент в уборной послышался какой-то звук. Концепчьона побледнела. Герцог де Шато-Мальи слышал этот шум и не мог больше сомневаться, что в уборной кто-то спрятан. Но он все-таки сделал вид, что не заметил ничего, и продолжал очень спокойно:
– Позвольте мне, сеньорита, не отвечать на ваш вопрос, хотя если бы даже и было так…
– Говорите, герцог, говорите!.. Ради самого Бога!..
– Это только могло бы доказывать мою беспредельную любовь к вам…
– Как! Следовательно, вы соглашаетесь с тем, что эта история…
– Я ни с чем не соглашаюсь, сеньорита.
– Придуманная вами с графиней Артовой…
– Погодите! – перебил ее герцог.
– Милостивый государь! – проговорила холодно Концепчьона. – Можете ли вы поклясться мне?
– Смотря в чем?
– Поклянитесь мне честью дворянина, что вы твердо убеждены в том, что происходите из фамилии Салландрера.
Герцог, повинуясь слепо предписаниям письма, колебался с минуту и, наконец, ответил:
– Я не могу дать вам этой клятвы.
Тогда Концепчьона поднялась с достоинством со своего места.
– Милостивый государь, – сказала она, – этого слишком достаточно для меня, я еще не ваша жена, я здесь у себя и потому покорнейше прошу вас выйти сию же минуту отсюда.
И при этом она указала ему на дверь.
У герцога потемнело в глазах. Он встал, поклонился и вышел из комнаты, сказав:
– Прощайте, сеньорита, я люблю вас и, с Божией помощью, надеюсь, что вы будете моей женой.
Сойдя в бельэтаж, он хотел пройти в гостиную, но один из лакеев сказал ему:
– Ее сиятельство герцогиня не совсем здорова и изволили уйти к себе.
– Хорошо… Я пройду к герцогу.
– Герцог изволили уехать.
– Уехал?
– Точно так-с!
– Странно!..
– За ним прислали-с от испанского генерала С, который сильно заболел.
Это последнее сообщение показалось герцогу де Шато-Мальи настолько уважительной причиной, что он не настаивал и уехал.
В это время Концепчьона подбежала к двери уборной и отворила ее. Из уборной вышел герцог де Салландрера. Он был бледен.
– Ну, папа, вы все слышали? – спросила Концепчьона.
– Все.
– А видели вы его лицо?
– Видел.
– Верите вы ему теперь?
– Нет.
– Так вот за кого вы хотели выдать меня. Герцог молчал, он стоял неподвижно и как бы не чувствовал ничего… Потом он вдруг вздохнул и, ударив себя по лбу, прошептал:
– Стало быть, все кончилось, и фамилия Салландрера пресеклась навсегда.
Концепчьона не отвечала. Она поняла, что отец решил уже не выдавать ее за герцога де Шато-Мальи.
– О, мой род! Мой великий, благородный род! – проговорил герцог разбитым голосом. – Да, я его последний представитель. – И дон Паец де Салландрера закрыл свое лицо руками.
Концепчьона видела, как из его глаз брызнули слезы. Она кинулась ему на шею и стала его целовать.
– Папа! – шептала она. – Милый мой, дорогой папа… я люблю вас. – И при этом она чуть не высказала своей тайны и не открыла ему своей души. Но какое-то тайное чувство и голос заставили ее умолчать об этом и не упоминать имени маркиза де Шамери.
– Дитя мое! – сказал ей тогда герцог де Салландрера. – Судьба как будто нарочно расстраивает все мои планы. Я хотел выдать тебя сперва за дона Педро, затем за дона Хозе и, наконец, за герцога де Шато-Мальи; первые двое умерли, а последний – негодяй, недостойный тебя. Теперь, мое дитя, я даю тебе полную свободу выбирать себе мужа, какого хочешь… Я уверен, что ты выберешь человека с хорошим именем и вполне благородным сердцем.
* * *В эту самую минуту на дворе послышался лошадиный топот, и почти вслед за этим в уборную вошел негр Концепчьоны.
– Что? – спросил его герцог де Салландрера.
– Письмо от герцога де Шато-Мальи.
И в это время вошел Цампа. По расстроенному лицу герцога и по взгляду, брошенному на него Концепчьоной, португалец сразу догадался, что комедия разыгралась с полным успехом. Цампа низко поклонился герцогу и подал ему письмо. Герцог презрительно улыбнулся, распечатал его и прочитал.
– Ага! – сказал он. – Герцог понимает, что подвинулся уже очень далеко, и приготовляет уже отказ от ожидаемых титулов.
Затем он подал письмо своей дочери. Концепчьона, прочитав его, пожала плечами, а герцог, сев к столу, написал несколько строк и отдал записку Цампе.
– Цампа, – сказал он, – тебе, право, следовало поступить ко мне, а не служить у герцога де Шато-Мальи.
– Прикажите только, ваше сиятельство! – ответил португалец. – Вам хорошо известно, что я принадлежу вам телом и душою, как и покойному дону Хозе.
И Цампа ушел, унося с собой ответ герцога де Салландрера. Спускаясь с лестницы, он пробормотал себе под нос:
– Статья в «Судебной газете», кажется, положительно не обратила на себя внимания публики.
Чтобы объяснить читателю эти слова, мы должны воротиться несколько назад, в отель герцога де Шато-Мальи.
В то время как сам герцог обедал у своего будущего тестя, Цампа сидел, развалясь в кресле, в кабинете и преважно курил сигару.
– Как подумаешь, – рассуждал он, смеясь, – что мой бедный барин в настоящую минуту губит навсегда возможность для себя когда-нибудь жениться на сеньорите Концепчьоне, то становится даже как-то смешно.
