Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным - Сесил Скотт Форестер
Зато из-за того, что у Сары не хватило денег на мебель, у детей был целый свободный этаж для игр. Как-то им подарили картонную модель нельсоновского линейного корабля. Под руководством Джеффри, который был на десять лет старше Сесила, они наделали еще моделей и разыгрывали сражения между линейными кораблями, шлюпами и фрегатами; они вели войны, двигая оловянных солдатиков по карте Европы от Берлина до Москвы, писали приказы нельсоновским языком и армейские реестры.
И разумеется, было чтение. Читал Сесил очень быстро: «Еще до семи лет у меня выработалась привычка (которую я сохраняю до сих пор) прочитывать за день по меньшей мере одну книгу». Форестер утверждал, что научился читать по подшивкам детской газеты «Чамс», которую покупали старшим братьям. В газете печатали истории с продолжениями, и он особенно любил в них серии Сэмюэля Уолки (1871–1953), чрезвычайно плодовитого детского писателя. Позже Форестер вспоминал, что до сих пор помнит эти истории «про пиратов, испанцев и корабли с сокровищами»: «В одной истории герой понял, о чем шепчутся заговорщики, потому что учил испанский в Лейденском университете. Я не имел ни малейшего понятия, что такое Лейденский университет, но такой местный колорит совершенно меня убедил». Еще он читал обычные детские книги того времени — Генти, Баллантайна, Коллингвуда. «По легким ступеням С.Р. Крокетта и Райдера Хаггарда я поднялся на вершины Диккенса (который ужасно мне не понравился) и Теккерея (которого полюбил), миссис Генри Вуд, Шарлотты М. Янг, Джейн Остин, Дж. П. Р. Джеймса, Генри Джеймса и Герберта Уэллса». Пятьдесят лет спустя Форестер писал: «Маленький бледный мальчик, такой худой, что казался недокормленным, шагал по Пекхэм-роуд с большой стопкой книг. Он был младшим из пяти детей, а еще у него были отец и мать, так что мог брать в библиотеке книги сразу на семь читательских билетов. Нет, если припомнить, были отдельные билеты для художественной литературы и для нехудожественной, значит всего получалось четырнадцать. Почти каждый день я возвращал в библиотеку одну охапку книг и брал другую, чтобы читать долгими зачарованными вечерами, не замечая ничего вокруг. Ни один пьяница не уходил так глубоко в свой мир, как я во время этих запоев. Помню, как я упивался бесконечными томами „Истории упадка и разрушения Римской империи“ Гиббона, которые потом стали любимым чтением юного Горацио Хорнблауэра; помню просторы, открывавшиеся передо мной за каждым новым поворотом в волшебном саду литературы: Уэллс, Киплинг, Конрад; их красота еще усугублялась ощущением личного открытия, поскольку одинокому, замкнутому мальчику и в голову не приходило, что остальной мир тоже читает Киплинга и Уэллса. <…> Я прочел каждую книгу в библиотеке хотя бы по разу, а иные дважды и трижды; не дошел только до трудов по музыке и философии». Когда заканчивались другие книги, он читал энциклопедии; привычка читать энциклопедии подряд, просто для удовольствия, осталась с ним на всю жизнь и немало повлияла на его книги, в том числе на хорнблауэровский цикл.
Касательно первой части отрывка старший брат писателя, Джеффри Траутон Смит, заметил в своих мемуарах: «Неправда, будто Сесил брал себе книги на наши читательские билеты. Мы все постоянно ходили в библиотеку. Я часто говорю, что как писатель он лучше, чем как историк».
Впрочем, маленький Сесил интересовался не только чтением. Как-то он сумел купить в местной лавчонке «на три пенни пороха», насыпал его в деревянное гнездо для шеста, державшего бельевую веревку в огороде за домом одноклассника, и поджег самодельным бикфордовым шнуром (как сделать бикфордов шнур, он прочел в энциклопедии, хотя практическое осуществление потребовало многих дней проб и ошибок). Позже он описал этот «Большой взрыв» так: «Пороха под бельевым шестом было столько же, сколько во времена Нельсона заряжали в тридцатидвухфунтовую пушку». Раздался страшный грохот, шест перелетел через два участка, несколько окон вылетели, и явился полисмен…
В 1905-м конку сменили электрические трамваи, и маленький Сесил вместе с тысячами других мальчишек наблюдал великолепную церемонию открытия линии: на открытой крыше белого трамвая ехали принц Уэльский (впоследствии Георг V) с принцессой и пятью детьми (включая будущих Эдуарда VII и Георга VI). Маленькие члены королевской семьи в белых матросских костюмчиках явно были в восторге от поездки на трамвае, а их отец, в черном фраке, приподнимал блестящий шелковый цилиндр, приветствуя толпу.
За пенни, который Сесилу давали в субботу, можно было доехать на трамвае до Гринвича с его Морским музеем. Там мальчик разглядывал модели кораблей и нельсоновские реликвии. «Позже я бродил там, разглядывая те же самые модели и проверяя, какую часть палубы линейного корабля видел капитан Хорнблауэр со шканцев, — писал он. — Возможно, не ходи трамвай в Гринвич, я бы сейчас зарабатывал на жизнь честным трудом».
Муниципальная школа, в которой учились дети мистера и миссис Смит, была, видимо, неплохой, поскольку там (в отличие от других муниципальных школ) учили основательно. Для способных и трудолюбивых учеников был специальный класс; человек пять из него каждый год завоевывали бесплатные места в частных школах. «Мы, девяти-десятилетние дети (мне было только восемь), зубрили алгебру (вообразите, десятилетние дети решают квадратные уравнения!) и французский. Мы изучали сложности английской грамматики, писали сочинения в качестве домашних заданий, пересказывали большие куски из „Девы озера“ и мучительно штудировали Шекспира». Старший брат Сесила, Джеффри, получил место в ближайшей частной школе Аллейнс, другой брат, Хью, выиграл стипендию в очень престижную закрытую школу Крайстс Хоспитал. Следом за ним этот подвиг (действительно подвиг — учитывая невероятно большой конкурс) повторил и Сесил. Ему уже купили школьную форму, но тут выяснилось, что сейчас доходы Джорджа Смита несколько выше, чем были при поступлении Хью, и Сесил на бесплатное место претендовать не может. Мальчика решили отдать в Аллейнс. Директор охотно согласился взять блестящего ученика, но место в школе оставалось только одно, на несколько классов старше. Щуплый, тощий и очень умный одиннадцатилетний мальчик оказался среди ребят тринадцати-четырнадцати лет и сразу сделался мишенью для издевательств.
Лет с восьми Сесил начал носить очки. «Как они изменили мой мир! Сколько всего мне открылось прежде неведомого! На ратуше были часы, по которым и вправду можно узнавать время! У трамваев имелись таблички с названиями конечных станций; до тех пор я был убежден, что взрослые наделены особым умением угадывать, куда идет трамвай. Афиши содержали осмысленный текст — раньше я мог прочитать только буквы больше ярда высотой. А в школе я обнаружил, что уроки — вовсе не игра, в которой все притворяются, будто
