Понсон дю Террайль - Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа
Герцог был так поражен этими словами, что не нашелся даже, что и сказать своей дочери.
В этот же день, в пять часов вечера, Рокамболь получил от Концепчьоны по городской почте записку следующего содержания:
«Приходите непременно сегодня вечером, мой друг. Нам угрожает новая опасность: один самозванец во что бы то ни стало хочет добиться доверия моего отца и убедить его, что в его жилах течет кровь Салландрера.
Если вы не придете ко мне на помощь, если вы не поддержите меня и не дадите мне совета, как мне поступить, отец мой, пожалуй, поверит всему и пожертвует мною ради своих родословных предрассудков.
Приходите, я жду вас.
Концепчьона».
– Цампа, должно быть, отлично выполнил возложенное на него поручение, – заметил Рокамболь сэру Вильямсу, после того как он прочел ему эту записку. – Концепчьона же уверена, что Шато-Мальи негодяй, и я, разумеется, не стану разуверять ее в этом.
Слепой отрицательно покачал головой и написал:
– Ты дурак, мой племянник.
– Неужели? Что же я должен, по-твоему, делать?
– Вот что.
И вслед за этим сэр Вильямс написал на доске еще две строчки.
Рокамболь прочел их и, подумав, проговорил:
– Хоть я и не понимаю, но так как я привык беспрекословно повиноваться тебе, то я исполню это.
Самодовольная улыбка пробежала по губам сэра Вильямса, а маркиз де Шамери отправился обедать к своей сестре – виконтессе д'Асмолль.
Ровно в полночь негр провел его через садовую калитку в мастерскую Концепчьоны.
На этот раз молодая девушка не сидела неподвижно, пригвожденная к месту, нет, при очевидной опасности в ней закипела испанская кровь. Взор ее сверкал какой-то необыкновенной энергией, хотя она и старалась казаться совершенно спокойной.
При виде Рокамболя она побежала ему навстречу, взяла его за руку и улыбнулась.
– Я вам все расскажу, – сказала она, – и вы увидите, что на свете есть еще негодяи.
Затем Концепчьона простодушно рассказала Рокамболю все то, что он знал лучше ее, – о родословной герцога де Шато-Мальи, о письме, придуманном, по ее мнению, графиней Артовой, и о пожаре, истребившем рукопись русского полковника.
Тут она несколько приостановилась и пристально посмотрела на Рокамболя.
– Боже! – прошептал он. – Я вижу тут только одно: герцог де Шато-Мальи – жених, уж и без того вполне достойный вас, имеет в настоящее время неоспоримое право…
– Но разве вы верите этой басне? – перебила его с живостью Концепчьона.
– Басне? Это басня?
– Конечно. Слушайте дальше.
И вслед за этим Концепчьона рассказала ему про свое утреннее свидание с Цампой.
Рокамболь слушал ее очень внимательно. Когда она кончила, он улыбнулся и сказал:
– Цампа – простой холоп, а герцог – дворянин. Хотя и холопы иногда говорят правду, но, чтобы удостовериться во лжи дворянина, мне необходимо свидетельство людей более достойных.
Концепчьона вздрогнула и с ужасом посмотрела на него.
– Но разве это может быть справедливо? – проговорила она.
– Увы!
– Если же герцог солгал?
– Я выведу его на чистую воду!
– Ну, а если Цампа солгал? – прошептала она чуть слышно.
Рокамболь провел рукою по лбу и, сделав над собою почти невероятное усилие, ответил:
– Концепчьона! Если только герцог сказал правду, то вы должны повиноваться вашему отцу.
Молодая девушка тихо вскрикнула, вздрогнула и залилась слезами.
Рокамболь наклонился к ней и, поцеловав ее в лоб, прошептал:
– Прощайте, до завтра. Я опять приду и, может быть, найду средство узнать правду, хотя бы эта правда была моим смертным приговором.
Мы оставили Вантюра в ту минуту, когда он осторожно убрался из домика Мурильо Деревянной Ноги, удавив старого солдата.
Насвистывая песенку, он проворно перешел границу, и первый солнечный луч застал его уже на крайней оконечности Пиренеев, отделяющих Францию от Испании.
Он перешел овраг, сел на камень, лежавший уже на французской земле, и пробормотал:
– У меня паспорт вполне соответствующий – я теперь настоящий Ионатас, и мне теперь нечего торопиться.
Затем Вантюр встал и, дойдя до первого трактира, вошел в него, переоделся в простой народный костюм, сбрил бороду и усы и, дождавшись мальпоста, доехал в нем до Байонны, откуда он и переправился в Париж, но уже не в мальпосте, а в тильбюри, которое нанял в Этампе.
Приехав в Париж, Вантюр нанял фиакр и отправился в Клиньянкур, к вдове Фипар.
Приехав туда, от отпустил извозчика и направился пешком к деревушке самого жалкого вида, где проживала вдова Фипар.
Было уже около двух часов ночи, когда Вантюр подошел к жилищу этой достопочтенной особы. Через грязные окна и щели дверей светился дрожащий огонек.
– Старуха дома, – подумал Вантюр и постучался в дверь.
– Войдите, – сказал изнутри слабый голос, – ключ в дверях.
Вантюр отворил дверь и вошел в комнатку, где на грязной соломе лежала вдова Фипар.
– Что это? – проговорил Вантюр, – уж не больна ли ты, мамашенька?
– Я уж было умерла, – ответила вдова слабым голосом.
– Умерла? Что за чепуха?
– Совсем не чепуха. Я два часа была мертвой.
– Рехнулась, старуха!
– Спроси у этого разбойника Рокамболя.
– Рокамболя? – вскрикнул Вантюр.
– Да, он чуть не задушил меня.
– Задушил!
– И даже бросил в Сену.
– Ты просто совсем спятила, старуха. Где ты видела Рокамболя?
– Три дня тому назад, на мосту в Пасси.
И вдова Фипар рассказала все то, что произошло между ней и Рокамболем.
– Когда чудовище это сдавило мне шею, – говорила она, – я лишилась чувств, а он, должно быть, думал, что я уже умерла, и бросил меня в реку. На мое счастье, по Сене плыл в это время ялик, и перевозчик вытащил меня из воды.
– И ты не пошла ко дну?
– Нет, сначала меня держали на воде юбки, а потом я очнулась от холода и позвала на помощь.
– Счастливая же ты!
– С минуту я была почти как одурелая и даже ничего не понимала.
– А потом припомнила все и донесла на Рокамболя?
– Как бы не так!
– Неужели же ты все еще любишь этого разбойника?
– Вот тебе на! Стану я любить его!
– Ну, так как же…
– Ты ужасный простофиля, Вантюр! Если Рокамболь удавил свою приемную мать, следовательно, он боялся ее.
– Ты права.
– А если он меня боится, значит, я могу ему вредить.
– Эге! Да ты, старуха, настоящий философ.
– Отчасти, голубчик. Тут я вспомнила, что разбойник говорил мне, что он часто ходит ночью по бульвару Инвалидов.
– Это надо принять к сведению, – подумал Вантюр.
– И я решилась отомстить ему. Какой каналья! Хотел удавить свою мать, которая воспитала его, как принца, и полюбила, как свое родное детище! Дай только мне поправиться.
