Речной бог - Смит Уилбур
– Ты готов, вельможа Ремрем?
– Я готов с самого утра, но я не вельможа.
– Ты смеешь спорить со своим царем? Теперь ты вельможа. Центр врага сломлен, бери колесницы и гони его до самого Мемфиса!
– Да живешь ты вечно, фараон! – взревел вельможа Ремрем и прыгнул в свою колесницу. Он повел за собой отряд. Лошади у них были свежие и сильные, а от долгого ожидания боевой дух бил через край.
Они обрушились на правый фланг гиксосов. Колесницы разрезали строй пехоты без малейшей задержки, развернулись и понеслись на центр врага с тыла. Именно в этот момент наша чаша весов окончательно перевесила, и гиксосы были сломлены. Еще несколько мгновений, и они побежали.
Они потекли к воротам города, но даже шилуки Крата слишком устали и не могли преследовать их. Стояли по колено в грудах убитых и смертельно раненных, опершись на копья, и смотрели вслед гиксосам. Вот тогда и проявился гений Мемнона. Он специально держал в запасе первый отряд колесниц. Свежий отряд помчался за бегущими врагами, и я увидел, как меч Ремрема поднимается и опускается с ужасающей ритмичностью.
Когда первые гиксосы достигли ворот города, те захлопнулись перед их носом. Мои шпионы и агенты сделали свое дело. Население Фив подняло мятеж, и город был наш. Его население закрыло ворота перед разбитыми войсками гиксосов.
Ремрем преследовал отступающих до самой ночи, пока не устали его лошади. Он гнал их тридцать миль, и каждая пядь дороги на север была усеяна брошенным оружием, обломками доспехов и телами убитых врагов.
Я направил золотую колесницу фараона к главным воротам города, и он, привстав, крикнул часовым на башне:
– Открывайте ворота, пропустите меня!
– Кто требует пропустить его в Фивы?
– Я, Тамос, правитель обоих царств Египта.
– Да здравствует фараон! Да живешь ты вечно!
Ворота распахнулись, и Мемнон сказал мне:
– Правь в город, Таита.
Я повернулся к нему:
– Простите, ваше величество. Я дал обет, что не вступлю в город без своей госпожи, царицы Лостры. Я должен отдать вам вожжи.
– Сойди с колесницы, – мягко приказал он. – Иди! Привези свою госпожу и выполни свой обет.
Он взял вожжи из моих рук, и я спустился на пыльную дорогу. Я видел, как он въехал на колеснице в ворота, и приветственные крики толпы зарокотали по ту сторону стены, как бурные воды Нила, прорывающиеся через пороги в половодье. Народ Фив приветствовал своего царя.
Я стоял у дороги и смотрел, как наше войско, изможденное и обескровленное битвой, входило в город вслед за фараоном. Я увидел, какой дорогой ценой мы заплатили за нашу победу. Мы не сможем преследовать гиксосов до тех пор, пока не восстановим войско. К этому времени царь Салит снова соберется с силами, а его лошади оправятся от желтого душителя. Мы выиграли первый бой, и я понимал, что нам предстоит множество кровопролитных сражений перед тем, как тиран будет изгнан с нашей земли.
Я поискал Крата в рядах шилуков, но его там не было.
Гуи приготовил мне свежих лошадей и колесницу.
– Я поеду с тобой, – предложил он, но я покачал головой.
– Один я поеду быстрее, – сказал я. – Отправляйся в Фивы и празднуй наше торжество. Тысяча хорошеньких девушек ждет тебя в родном городе.
Прежде чем отправиться на юг, я поехал на поле битвы. Шакалы и гиены уже начали свой пир, приготовленный нашими руками, и их рычание и вой сливались со стонами умирающих. Мертвые тела лежали грудами, как мусор, остающийся на берегу реки после спада воды.
Я повел колесницу туда, где видел Крата в последний раз. Эта часть поля ужасала больше всех остальных. Груды трупов поднимались до высоты колеса. Я увидел его шлем на размокшей от крови земле. Я сошел с колесницы и поднял его. Гребень с него сбило, а медь была измята и продырявлена тяжелыми ударами.
Я отбросил шлем и начал искать тело Крата. Увидел его ногу, которая торчала, как ветвь гигантской акации, в куче мертвых тел. Шилуки и гиксосы лежали здесь вместе, заключив перемирие смерти. Я растащил трупы и увидел наконец Крата. Он лежал на спине. Черная свернувшаяся кровь пропитала одежду и доспехи, волосы слиплись, а лицо походило на черную засохшую маску. Я встал с ним рядом на колени и тихо прошептал:
– Неужели им всем суждено умереть? Неужели всем, кого я по-настоящему люблю, суждено умереть? – Я наклонился и поцеловал окровавленные губы.
Он вдруг сел и уставился на меня. Потом губы растянулись в широкой мальчишеской ухмылке.
– Клянусь козявкой в ноздре Сета! Вот была драка! – заявил старый воин вместо приветствия.
– Крат! – обрадовался я. – Ты и правда будешь жить вечно.
– И не сомневайся в этом, парень. А сейчас мне нужно смочить горло.
Я побежал к колеснице и принес фляжку с вином. Он поднял ее на расстоянии вытянутой руки и вылил красное вино прямо себе в глотку. Когда фляжка опустела, отбросил ее в сторону и рыгнул.
– Ну вот, для начала хватит. – И подмигнул мне. – А теперь покажи мне, где тут ближайший кабачок, старый развратник!
Я нес весть о победе на Элефантину быстрее любой ладьи, идущей против течения. Я ехал в колеснице один, и лошади легко мчали меня. На каждой стоянке менял лошадей и скакал вперед без малейшей задержки. Пока конюхи меняли упряжку, я брал у них фляжку вина, корку хлеба и кусок сыра и ни разу не остановился поспать или передохнуть.
Ночью звезды и луна освещали дорогу, и Гор держал вожжи в моих усталых руках, поэтому со мной ничего не случилось, хотя все тело болело и меня шатало от усталости.
У каждой деревни по дороге я кричал радостную весть:
– Победа! Большая победа! Фараон восторжествовал у Фив! Гиксосы побеждены!
– Хвала всем богам! – кричали мне в ответ. – За Египет!
Так я мчался вперед. До сих пор на дороге рассказывают о моей поездке. Люди говорят о худом ездоке с налитыми кровью глазами, в запыленной одежде, покрытой пятнами засохшей крови, и длинными волосами, развевающимися по ветру. Это был вестник победы, который мчался к Элефантине. Битва у Фив была первой на пути Египта к свободе.
Я проехал из Фив до Элефантины за два дня и две ночи, и, когда добрался до дворца, у меня едва хватило сил добрести до беседки в водном саду, где возлежала моя госпожа. Я бросился на землю у ее ложа и прохрипел:
– Госпожа, – губы мои растрескались от жажды и пыли, – фараон одержал большую победу. Я вернулся, чтобы отвезти тебя домой.
Мы плыли вниз по течению к Фивам. Царевны плыли с нами, чтобы матери было веселее. Они сидели на палубе, сочиняли стишки, загадки и смеялись, но в смехе их слышалась печаль, а в глазах появлялась глубокая тревога, когда они смотрели на госпожу.
Царица Лостра была слабой, как раненая птица. На костях ее, казалось, не осталось плоти, а кожа стала прозрачной, как перламутр. Я мог поднять ее на руки и носить так же легко, как носил когда-то десятилетнюю девочку. Порошок сонного цветка больше не успокаивал боль, которая, будто клещами гигантского краба, разрывала живот.
Я отнес ее на нос ладьи, когда из-за поворота появились наконец прекрасные Фивы. Придерживал рукой за плечи. Мы стояли и смотрели на знакомые места, с радостью вспоминая тысячи веселых случаев из нашей юности.
Однако это скоро утомило ее. Когда мы причалили у пристани дворца Мемнона, добрая половина жителей Фив пришла встретить царицу. Во главе огромной толпы стоял фараон Тамос.
Когда рабы вынесли ее на берег на носилках, люди приветствовали ее криками. Хотя большинство присутствующих не видело Лостру раньше, легенда о доброй царице жила в их сердцах долгие годы изгнания. Матери поднимали детей на руках и тянулись за благословением к бледной руке, бессильно свисавшей с носилок.
– Помолись за нас Хапи, – умоляли они. – Помолись за нас, Мать Египта.
Фараон Тамос шел рядом с носилками, как сын простолюдина, а Техути и Беката шли следом за ним. Обе царевны радостно улыбались, но слезы алмазами блестели на их ресницах.
