Время дракона - Светлана Сергеевна Лыжина
- Нет, мой повелитель, - ответил отец Влада всё так же по-турецки. - Я ещё раз прошу у тебя прощения за тот мой давний проступок. Я был молод и глуп, но теперь годы умудрили меня. Я сожалею о том, что сделал тогда, и понимаю, как опрометчиво поступил.
Султан засмеялся и толкнул Влада, всё так же сидевшего рядом, рукой в спину:
- Иди, повидайся с отцом, мой барашек. Но недолго - так, чтоб к твоему возвращению я не успел допить этот кувшин.
Княжич обрадовался, но тут же спохватился, ведь теперь он превосходно понимал, почему полтора года назад боярские сыновья выражали встречу с отцами очень осторожно. Они были научены турками - научены, что при дворе султана прежде, чем что-то сделать, надо подумать.
Влад развернулся прямо на ковре, чтобы вставая, не показать султану ту часть тела, что пониже спины, а затем с поклоном спросил:
- Великий султан, а как я пойму, что моё время истекает?
Турецкий правитель засмеялся:
- Ты не глуп, мой барашек. Совсем не глуп! А ведь я хотел проверить тебя! Я хотел знать, догадаешься ты спросить или нет. Раз ты догадался, то я не стану дальше хитрить. Когда кувшин опустеет, и вино останется только в чашке, я велю послать за тобой.
Влад с отцом вышли из шатра. Княжич не знал точно, сколько у него времени. Слова султана означали, что времени может быть мало, а может быть и до ночи, ведь турецкий правитель мог преспокойно отставить не совсем допитый кувшин и начать следующий, а затем вернуться к предыдущему. Своим условием султан ни в чём себя не ограничивал и в то же время давал себе право позвать своего "барашка" обратно, когда вздумается.
Влад продолжал думать об этом даже тогда, когда родитель порывисто обнял сына:
- Как тебе живётся? - спросил отец.
- Хорошо, - ответил Влад и добавил. - Ты был прав - мне у турков понравилось. Они очень занятные люди. И мне нравится путешествовать с султаном. Я плавал на большом корабле и видел море.
На счёт хорошего житья княжич говорил почти правду.
- Скучаешь по дому? - спросил отец, и его лицо говорило, что сейчас сын может сказать всё, что думает, но Влад солгал:
- Нет, почти не скучаю.
Так нужно было сказать, ведь если бы Влад сказал правду и произнёс "да, скучаю", это прозвучало бы совсем по-детски, а отрок, которому к тому времени уже исполнилось пятнадцать, не хотел выглядеть ребёнком. И тут он вспомнил о младшем брате:
- Отец, а Раду тоже здесь, в лагере. Я могу отвести тебя к нему.
- Не нужно, - печально покачал головой родитель, - он станет плакать и проситься домой, а я не смогу его забрать. Поэтому лучше нам с ним сейчас не видеться. И не говори ему, что ты меня видел. Он ведь скучает?
- Скучает, - признался Влад, вспомнив бесконечные вопросы маленького брата, повторявшего: "Мы едем домой? Мы едем домой?"
Так, разговаривая, княжич с отцом отходили всё дальше от султанского шатра, а затем выбрались из толпы янычар и других воинов, сновавших вокруг, и, наконец, увидели поле битвы. Оно выглядело очень печально, потому что был уже ноябрь, и трава пожелтела, а небо приобрело обычный для ноября серый цвет, но главное - возле ног Влада и его отца начинались овраги, буквально устланные мёртвыми телами людей и лошадей.
Турков в этих оврагах было мало. В основном там лежали крестоносцы. Здесь же, в оврагах нашёл свою смерть молодой венгерский король, а его обезглавленное тело и убитый конь наверняка валялись где-то поблизости.
Княжич видел эти овраги на карте султана, а крестоносцы не видели, пока не стало слишком поздно, потому что турецкий правитель, готовясь к битве, велел закрыть овраги лёгкими навесами, а сверху набросать ползучих трав и натыкать веток, чтобы всё выглядело, как поле с кустарником. Султан совсем не случайно поставил свой шатёр прямо за оврагами - он сделал себя приманкой, очень притягательной для крестоносцев, чтобы их конница помчалась к нему напрямик и провалилась в ямы.
Вот таков оказался турецкий правитель. Он имел против крестоносцев сразу два хитрых замысла. Частью первого замысла стал отец Влада, а частью второго - овраги, однако султан, как и всякий турок, верил, что любой замысел может исполниться только по воле Аллаха, и поэтому боялся, что Аллах не будет милостив.
- Печально и вместе с тем назидательно, - произнёс отец, глядя на овраги.
- Да, - согласился Влад и, осматриваясь, вдруг увидел своего турецкого учителя, стоявшего неподалёку возле оврагов. Фигура во всегдашнем коричневом халате и белой чалме была хорошо видна, потому что учитель не таился и всем своим видом говорил: "А вы думали, вам дадут побеседовать наедине? Конечно, нет. Конечно, я здесь, так что следите за своими языками, а если скажете что-нибудь лишнее, вините себя, а не меня".
Будто уравновешивая присутствие турецкого соглядатая, неподалёку стоял жупан Нан, державший в руках шлем и меч своего господина. Боярин был также облачён по-боевому, а позади него стояли румынские воины, которые держали коней - своих и господских.
Отец Влада сделал знак, и Нан приблизился.
- Доброго тебе дня, Влад, - приветливо произнёс жупан после того, как отдал государю вещи.
- И тебе доброго дня, Нан, - произнёс княжич, стараясь тоже казаться приветливым, потому что говорил со своим будущим тестем.
По настоянию отца княжич всё-таки согласился на брак с дочерью Нана - обо всём уговорились ещё в июле до отъезда к туркам - поэтому теперь боярин, государь и государев сын, стоявшие возле оврагов, были почти одной семьёй, и разговор у них получился семейный.
Отец Влада и Нан делились домашними новостями, а Влад рассказывал свои новости, причём собеседники не сразу заметили, что времени у них оказалось неожиданно много. Уже начало смеркаться, а беседа всё длилась. Княжич даже успел увидеть, что вдалеке за оврагами кто-то зажёг огни, после чего Нан не спеша объяснил, что это румынское войско устраивается на ночлег, а больше с той стороны не осталось никого - все крестоносцы или разбежались, или оказались пленены турками и препровождены в турецкий
