Геннадий Андреев - Белый Бурхан
— Ждать Ак-Бурхана и не верить другим богам![184] — Чугул пригнула девятый палец и оттопырила оставшийся мизинец левой руки. — А что мне делать с этим пальцем, великий хан?
Но на срезе скалы уже никого не было: только курились высоко в небе легкие облака да играла над струями воды разноцветная радуга.
Чугул подождала еще немного и стала спускаться вниз, не решаясь разжать пальцы рук и держа у себя перед глазами оттопыренный мизинец. Потом подняла глаза и увидела, что навстречу ей идут женщины долины и между ними крутится ничего не понимающий Кайонок.
— Мы видели! — закричал мальчишка и бросился к ней. — Мы все видели, Чугул!
Глава четвертая
ЗАПОВЕДИ НЕБА
Всадники не щадили коней.
Всадники подлетали на полном ходу к юртам, аилам, мчались по пастбищам, по долинам и охотничьим тропам в горах.
Всадники несли людям Заповеди Неба, переданные самим ханом Ойротом через непорочную приемную дочь пастуха Чета Челпана:
— Закопать оружие в землю!
— Не рубить сырой лес и не мучить животных!
— Жить мирно и дружно друг с другом!
— Не верить камам и не приносить жертв Эрлику!
— Не смешиваться с русскими!
— Ждать Ак-Бурхана!
Летят с юга на север Алтая всадники.
Летят с востока на запад Алтая всадники.
И солнечным днем.
И темной ночью.
— Ойрот-Каан пришел со своими законами в горы!
— Ак-Бурхан идет навстречу людям гор!
— Долой кровавую веру Эрлика!
— Слава молочной вере Ак-Бурхана!
Летят кони как птицы.
Летят кони быстрее птиц.
Никак Ыныбас не хотел этой встречи, но она все же случилась.
Увидев открытую коляску, он взял в сторону, уступая дорогу, но тройка, едва поравнявшись с ним, замерла. В коляске поднялся отец Никандр, спросил по-алтайски, забыв поздороваться:
— Эйт! Добрый человек! Смогу ли я попасть по этой дороге в урочище Кузя? Или мне вернуться на ту дорогу, что ушла влево?
— Попадете, святой отец! — усмехнулся Ыныбас, узнав чулышманского игумена. — Чуть дальше — камнепад, тропа совсем узкая, вашей тройке не проехать. Надо будет подняться вверх и обойти сухой бом слева…
Русская речь удивила «черного попа»:
— Жил с русскими, что ли?
— Да, святой отец. В вашей обители — тоже.
— Постой-постой… Ты — Назар?
— Да, этим именем был назван при крещении.
Игумен поспешно покинул коляску, направился к встречному с протянутой рукой:
— Мы же обыскались тогда тебя! С ног сбились!
— Зачем? — удивился Ыныбас. — Я же сказал вам, святой отец, что ухожу из обители. И ушел.
— Ты трусливо бежал! Через забор! — Отец Никандр опустил протянутую руку, которую Ыныбас так и не заметил. А может, не знал, что с ней делать поцеловать, пригибая колени для благословения, или протянуть навстречу свою руку.
— Разве обитель — тюрьма, святой отец? Забор, сторож у ворот с ружьем… Я пришел в нее сам и ушел из нее сам! Послушник, не принявший обет монашества, свободен.
— И что теперь? — усмехнулся игумен. — Теплый угол ищешь и хорошую службу?
— Истину ищу, святой отец.
— Истину? — изумился игумен и посмотрел в сторону своего монаха-возницы, как бы ища поддержки у него. — Истину только Христос и нашел, за что поплатился Голгофой!
— Это меня не страшит. Страшит, что не там ищу ее!
— К Белому Бурхану уходи! Там найдешь!
— Найду, — кивнул Ыныбас и взял повод. — Счастливого пути, святой отец! Не забудьте про осыпь — колеса поломаете…
Незажившую рану задел игумен!
Его первой дорогой, действительно, была дорога с русскими. Он вышел на нее сам. И встретил понимание. С ним соглашались, что его народу нужна культура, образование, что алтайцам пора стать оседлыми, а не бродить по горам и долинам, что их надо учить пользоваться не только дарами природы, но и производить самим эти дары…
Священник с миссионерской серебряной звездой на коричневой рясе хорошо говорил по-алтайски и слушал Ыныбаса жадно и заинтересованно. Такому человеку нельзя было не верить И парень поверил архиерею Соломину, как когда-то верил покойному отцу — каму Челапану. Но, оказалось, у отца Алексея была своя цель, и он достиг ее, не затрачивая никаких усилий: чтобы просвещать, надо самому быть другим, а для этого необходимо принять православие и пойти учиться в миссионерскую школу, которая даст не только грамоту, но и правильное понимание жизни. Остальное дополнят книги…
Школа дала Ыныбасу только грамоту и знание русского языка, что само по себе было не так уж и мало, зато запутало и усложнило все остальное. Но Соломин не оставлял своего новообращенца без внимания и опеки, мечтая сделать из него национального священнослужителя, каким был Чевалков… Потому когда отец Алексей умер и Ыныбас попал под влияние других попов, он понял, что все они лгут и не знают дорог к счастью людей, хотя и постоянно твердят об этом верующим! И он ушел от них.
Второй тропой стало монашество. В монастырь на Чулышмане его приняли охотно, заметив его наклонности к рисованию, определили в иконописную мастерскую. Но Ыныбас бросил кисть — канонические лики были похожи друг на друга и не несли в себе даже следов жизни. Да и с игуменом монастыря, отцом Никандром, не получилось той доверительности старшего и младшего, какие были с отцом Алексеем Игумен был прям, как палка: Эрлик — сатана, камы — враги православия, а сами алтайцы должны идти только к православному кресту, не сворачивая никуда с этого натоптанного пути. Если же они сопротивляются этому — их надо вести силой для их же блага! Это было совсем в стороне от цели, к которой стремился молодой алтаец! И он махнул через забор и ушел на Байгол, преодолев по льду Алтын-Келя десятки нелегких верст…
Здесь и началась его третья дорога — скитаний, голода, работы в артели золотодобытчиков, а потом и казенного прииска. Там он и узнал впервые, как свистит плеть Стражника, опускаясь на спину провинившегося или непровинившегося бергала. И этот свист, и эта боль, и эта несправедливость в один миг заглушили сладкоголосие церковных хоров и умиленное бормотание молитв в монастырских кельях. Закрыв слух, эта плеть раскрыла ему глаза. И хотя сама плеть не очень-то разбирала, на чью спину она опустилась — на русскую, качинскую, тубаларскую или теленгитскую, хозяева этих спин разбирались в ее злом языке неплохо… И пришло то восторженное время, когда плеть, вырванная из руки стражника рукой Ыныбаса-Назара, прогулялась уже по спине, затянутой в казенное сукно и перекрещенной казенными ремнями!
