Алый Первоцвет неуловим - Эмма Орци
Маленькая Фаншон стояла удивленная, наблюдая, как ее хозяйка безмолвно поглаживает роскошное ожерелье.
– Мадемуазель наденет бриллианты этой ночью? – спросила она с нескрываемым беспокойством. Бедная девочка была бы страшно разочарована, если бы эта великолепная вещь вновь скрылась в темном сафьяне футляра.
– О да, Фаншон! – вздохнула глубоко удовлетворенная Дезире. – Посмотри, чтоб оно застегнулось получше, моя милая.
И когда Дезире надела ожерелье на грациозную шейку, Фаншон проверила, надежно ли застегнут замочек. Неожиданно раздался громкий стук в двери.
– Это пришел месье Шовелен, чтобы проводить меня до экипажа! Фаншон, я вполне готова? – спросила Кондей.
– Да, мадемуазель! – улыбнулась малышка горничная. – Мадемуазель сегодня такая красивая!
– Но леди Блейкни, Фаншон, тоже очень красива, – простодушно возразила актриса. – Однако я сомневаюсь, приходилось ли ей носить что-либо, подобное этому ожерелью.
Стук в дверь повторился. Кондей бросила последний взгляд в зеркало. Она знала свою роль и чувствовала, что одета для нее прекрасно. Осторожным движением поправив бриллианты на шее, она взяла у Фаншон плащ и капор и приготовилась к выходу.
Глава X
Вечер у леди Блейкни
В модных хрониках того времени сохранились некоторые подробности роскошного приема, устроенного леди Блейкни той осенью в своем великолепном ричмондском доме на берегу реки. Просторные апартаменты поместья Блейкни никогда еще не бывали столь сияющи, как в тот памятный вечер, богатый событиями, которые, впрочем, весьма ускорили его окончание.
Принц Уэльский прибыл из Карлтон-хауза по воде. Принцессы появились несколько ранее, весь модный Лондон был уже в сборе. Все смеялись, болтали, сверкали изысканными каменьями и нарядами, танцуя, флиртуя, слушая игру оркестра или же просто лениво прогуливаясь по парку, где поздние розы и гелиотропы распространяли легкое благоухание, наполняя воздух божественным ароматом.
Маргарита была возбуждена. Она старалась всеми силами избавиться от дурных предчувствий, но ничего не могла с собой поделать с тех пор, как встретилась с Шовеленом.
Безотчетное чувство нереальности происходящего продолжало ее преследовать, – это было ощущение, что и она, и Кондей, и Перси, и даже его королевское высочество являются лишь актерами в пьесе, написанной и поставленной Шовеленом.
Уничижительное поведение бывшего посла, его предложение дружбы, смирение перед насмешками сэра Перси – все было мистификацией. Маргарита была уверена в этом, ее женский инстинкт, страстная любовь – все кричало, предупреждая об угрожающей опасности, но нечто неизвестное сделало Маргариту полностью бессильной перед ее лицом.
Перед тем как начали съезжаться гости, она пробыла с мужем несколько минут наедине. Прекрасная, в светящемся белом костюме с серебром и бриллиантами на золотых волосах и точеной шее, она вошла в комнату, где сидел он.
Моменты, когда она оставалась с ним с глазу на глаз, были величайшим счастьем в ее жизни. Только тогда она действительно видела его таким, каким он был, – с мудростью, мерцающей в глубоко посаженных глазах, с неожиданными порывами страсти из-под лениво опущенных век… Тогда, всего лишь на несколько минут или даже, может быть, секунд, его бесстрашный дух авантюризма изгонялся властным велением пылкого любовника…
Тогда он заключал ее в объятия, пронизанный неожиданным желанием отогнать от себя все другие мысли, чувства и страсти, кроме тех, которые делали его рабом ее красоты и ее улыбки.
– Перси, – прошептала она, освобождаясь из крепких объятий, глядя прямо ему в глаза и видя в них всю безграничную власть над ним в это божественное мгновение. – Перси, не предпринимай этой ночью ничего безрассудного. Этот человек все подстроил вчера специально… Он тебя ненавидит и…
Но в ту же секунду изменилось его лицо: отяжелевшие веки буквально упали на глаза, расслабились напряженные губы, на которых тут же заиграла нежная, полузастенчивая-полуглупая улыбка.
– О да. Этот точно ненавидит, д’рагая, – пропел он в ответ своим привычным, растянутым, намеренно манерным тоном. – Точно… ненавидит. Но ведь это-то и удивительно, черт побери, – он же не знает того, что знаю я. Хотя на самом деле… А-а-а… Никто ничего не знает… В этот самый момент… – И он вдруг засмеялся легко, беззаботно, мягко поправляя при этом узел кружевного галстука.
– Перси, – укоризненно сказала она.
– Да, д’рагая?
– Недавно, когда ты привез из Англии Джульетту Марни и Деруледе… я терпела адские муки… и…
Издав короткий и грустный вздох, он мягко ответил:
– Я знаю, д’рагая. Меня только это и тревожит. Я знаю, что ты беспокоишься, и потому вынужден делать все чертовски быстро, чтобы не держать тебя в неизвестности слишком долго… Теперь я не могу отрывать Фоулкса от молодой жены, а Тони и все остальные ужасно медлительны…
– Перси! – сказала она вновь с серьезной горячностью.
– Знаю, знаю, – виновато вздохнул он. – Да. Но я недостоин твоих волнений. Небу известно, какой скотиной я был годами, когда пренебрегал тобой, когда игнорировал твою преданность, которую и сейчас-то едва ли заслуживаю, увы.
Маргарита хотела сказать еще что-то, но была остановлена появлением Джульетты Марни.
– Некоторые из гостей уже прибыли, леди Блейкни, – сказала девушка, пытаясь оправдать свое появление. – Я думала, вы захотите узнать – кто.
Джульетта выглядела почти девочкой в простом белом платье без единого украшения на шее и руках. Маргарита приветствовала ее с самой естественной сердечностью.
– Вы выглядите сегодня очаровательно, не так ли, сэр Перси?
– Благодаря вашему великодушию, – несколько грустно улыбнулась Джульетта. – Одеваясь сейчас, я вспомнила, как любила когда-то носить драгоценности моей матери, она ими так гордилась…
– Будем надеяться, дорогая, что однажды они к вам вернутся, – туманно ответила Маргарита, провожая девушку из кабинета в большую приемную.
– Я надеюсь на это, – вздохнула Джульетта. – Когда после смерти моего дорогого отца во Франции стало так неспокойно, его духовник, аббат Фуке, вызвался сохранить драгоценности матери для меня. Он сказал, что они будут в безопасности среди сокровищ его маленькой церкви в Булони. Он не считал это святотатством, просто решил, что укрыть их там будет всего надежнее. Никому ведь не придет в голову искать бриллианты Марни в склепе деревенской церкви.
Маргарита ничего не ответила. Каковы бы ни были ее мысли по этому поводу, она посчитала за лучшее не нарушать спокойной уверенности девушки.
– Милый аббат Фуке, – добавила после некоторого молчания Джульетта. – Ничего подобного той преданности, верности, которая есть у него, никогда не будет при новом правительстве так называемого равенства; он бы не пожалел жизни за меня или за моего отца! И я знаю, что он не оставит драгоценности, доверенные его попечению, до тех пор, пока дышит, пока у него хватит сил их защищать!
Маргарита предпочла бы поговорить на эту тему немного позже. Слишком больно было видеть откровенную надежду бедной
