Поль Феваль - Королевский фаворит
— Ваше превосходительство не дает мне договорить. Вы хорошо сделали, дав это приказание, но надо помешать его исполнению.
— Как так?
— Погодите… Я хочу тысячу пистолей за совет, который вам дам.
— Хорошо… Говори!
— Вместе с тремястами семидесятью пистолями, которые ваше превосходительство мне должны, это составит тысячу триста семьдесят пять… Или, для круглого счета, тысячу четыреста.
— Хорошо, говори скорей!
— Вот он!.. Вам надо самому жениться на молодой девушке.
От такой идеи Конти подпрыгнул на стуле. Женитьба на Инессе давала ему титул герцога Кадаваль, он в одночасье делался самым знатным и самым богатым вельможей Португалии.
— Асканио! — вскричал он дрожащим голосом. — Если ты мне найдешь средство привести в исполнение этот замысел, то я дам тебе столько золота, сколько ты сам весишь!
— Отлично! — вскричал Макароне. — У меня уже есть план, я подумаю.
Тут же он простился с Конти, чтобы предаться обдумыванию своей идеи.
Не мешает также сказать читателю, что еще в то время, как свидание Кастельмелора и Конти заканчивалось в беседке Аполлона, Балтазар высунулся из-за статуи льва, из-за которой он подслушивал весь разговор. Отказавшись в этот день от свидания с женой, он бросился бегом к отелю Суза.
Глава IX. ДОНА ХИМЕНА СУЗА
Донна Химена и Инесса Кадаваль сидели вдвоем в одной из зал отеля Суза, вдова держала в руках молитвенник с золотыми застежками и прилежно читала. Инесса вышивала бархатный шарф цветами Васконселлос. Она сидела у окна и взгляд ее часто с беспокойством обращался на подъезд отеля.
Наружность залы, в которой сидели две дамы, как и всего остального отеля, имела величественный античный вид. Во всем видна была печать гордого дома Сузы, который вел свое происхождение от времен карфагенского владычества и считал между своими предками визиготских князей и королей Кастилии и Португалии.
По стенам комнаты вокруг развешены были фамильные портреты, странная красота которых составляет тайну живописцев старой испанской школы.
Обои из кордовской кожи представляли нарисованные золотом на темно-синем фоне различные праздники, турниры и битвы, над каждой личностью было ее имя и герб. По обе стороны комнаты были широкие камины, с венецианскими зеркалами, уставленные дорогими китайскими фарфоровыми безделушками. Большая люстра дополняла обстановку этой комнаты.
Донна Химена положила молитвенник и с материнской нежностью смотрела на Инессу.
— В эту минуту… — начала она, как бы будучи уверена, что Инесса думает о том же самом, что и она, — в эту минуту они уже у его величества.
— Дай Бог, чтобы король принял их, как они того заслуживают, — прошептала молодая девушка.
Потом она прибавила еще тише:
— Дон Симон, наверное, понравится королю.
Донна Химена услышала эти слова, и улыбка мелькнула на ее печальном лице.
— Дон Симон? — повторила она с ласковой насмешкой.
— И дон Луи, — поспешила прибавить Инесса, покраснев.
— О, не защищайся, дитя мое, — проговорила серьезным и печальным тоном донна Химена, — пусть после Бога его имя первое приходит тебе на ум, он так любит тебя! Я хотела бы, чтобы вы уже были соединены. Небу было угодно, чтобы после многих лет счастья и славы для Португалии настали тяжелые времена. Теперешняя молодежь имеет перед собой печальную будущность, но у тебя, по крайней мере, будет муж, который станет любить и защищать тебя.
— О, у него твердая рука и благородное сердце, — с гордостью сказала Инесса, — если придет несчастье, то я не боюсь встретить его с Симоном.
— Такой же точно я была прежде сама, — сказала донна Химена, — мы с мужем любили друг друга чистой и благородной любовью. Я была счастлива… очень счастлива! Теперь Бог взял моего благородного Кастельмелора, и мне остались в удел одни слезы.
Действительно, глаза донны Химены были полны слез, но вскоре сила ее характера взяла верх, и она продолжала уже твердым голосом.
— Теперь маркиз Салданга уже должен был представить их королю. Я не знаю почему, но я дрожу. Молодого короля описывают такими черными красками. Симон так пылок…
— Не бойтесь за него, — перебила Инесса. — Симон пылок, но в то же время он страстно предан королю дону Альфонсу, поверьте мне, мое сердце не может обмануться, он возвратится к нам счастливый и гордый…
Она не договорила; смертельная бледность покрыла ее лицо, а рука невольно прижалась к сильно бьющемуся сердцу.
— Вот он, — прошептала она.
Графиня поспешно встала и наклонилась к окну.
Симон Васконселлос медленными шагами и опустив голову шел по двору отеля. Мрачное отчаяние видно было во всей его фигуре. Дамы молча глядели друг на друга; графиня нахмурила брови. Инесса сложила руки и подняла глаза к небу. После минутного ожидания дверь залы отворилась, и Симон вошел.
— Почему ты так скоро вернулся? — спросила графиня.
— Матушка, — отвечал он глухим голосом, — у вас остается только один сын, способный поддержать честь дома Сузы; я заслужил немилость короля.
Химена приняла суровый вид.
— Действительно, — сказала она, — моим сыном будет только тот, который сохранит любовь и уважение к своему повелителю.
«Разве вы не видите, как он страдает?» — хотела было сказать Инесса.
Но графиня жестом призвала ее к молчанию, а сама продолжила торжественным голосом:
— В отсутствие старшего Сузы я имею право спрашивать и судить вас. Что вы сделали, Симон Васконселлос?
Молодой человек помолчал с минуту, собираясь с мыслями, потом рассказал о приключении в Алькантаре, умаляя, насколько возможно, вину короля. Дамы несколько раз прерывали его восклицаниями удивления и огорчения. Когда он кончил, Инесса взяла руку донны Химены.
— Я знала, что он не виновен! — сказала она.
Симон с нежностью и благодарностью взглянул на девушку. Графиня молчала.
— А Кастельмелор, — спросила она наконец, — что он сказал?
— Мой брат последовал во дворец за королем.
— Может быть, он хорошо сделал, — подумала вслух графиня, — но в то же время, в его лета поцеловать руку человека, только что оскорбившего его брата!..
— Этот человек король, графиня! — перебил Васконселлос.
— Ты прав; я неправа… Но вы сами, дон Симон, можете ли вы простить его величество?
— Простить короля! — вскричал Васконселлос с удивлением, которое лучше всяких слов доказывало его наивное и безграничное благородство. — Простить короля, говорите вы? Но я принадлежу ему душой и телом!
Инесса с восхищением поглядела на своего жениха, энтузиазм выразился на лице графини.
