Генри Хаггард - Сердце Мира
VIII. После ужина
— Послушайте, сеньор! — продолжал хозяин после нового стакана. — Если вы интересуетесь развалинами и индейцами, то, вероятно, слышали рассказы про народ, живущий в долинах области внутри страны, куда не проникала нога ни одного белого. Там, говорят, построены роскошные города, полные золота. Другие говорят, что это сказки, но я всегда думал, что в этом есть доля правды… И вот несколько месяцев тому назад я услышал про одного индейского врача, пришедшего с какой-то женщиной из глубины страны, он часто здесь бродил и меня мало интересовал. Два месяца тому назад один индеец дал моим людям в уплату сбора, который я установил со всех проходящих по моим владениям для покрытия расходов по устройству дорог… дал, говорю я, монету из чистого золота с изображением на ней сердца… Дон Педро осушил еще один стакан вина.
— Вы, может быть, не знаете, что сердце у индейцев есть символическое изображение чего-то, но чего именно, знает разве один сатана. Я очень заинтересовался и допросил индейца; он сказал мне, что получил монету от старого врача, указал и место, где живет этот пришелец, но соврал, так как я тщетно искал его долгое время. Пришлось прибегнуть к хитрости… Я отыскал отца и дочь. И очень просто!.. Я подослал своего доверенного к одному индейцу, который был у старого врача и через него заманил хитрую лису к себе под предлогом лечения больного ребенка, которым оказался ваш покорный слуга дон Педро!
Дон Педро громко расхохотался, и ему вторили прочие его друзья.
— Когда я запер их с помощью двух моих людей, то старик пришел в такую ярость и угрожал нам такими проклятиями, что волосы у меня стали дыбом, а один из моих подручных, тот самый, который так ловко придумал историю о ребенке, сошел с ума и от страха отдал Богу душу на следующий день. Узнав об этом, другой участник этого дела испугался подобной участи и бежал отсюда… неизвестно куда, так что теперь я один знаю, где спрятаны заморские звери. Я поджидал сына, потому что не могу вполне довериться остальным… Когда мои пленники немного успокоились, я спросил их, откуда они добыли известные мне кружки золота. Но старик упорно говорил, что ничего не знает. Для меня не было сомнений, что он бессовестно лжет, и я прибегнул к другой хитрости: келья, в которую они были заключены, имела особые потайные окна в соседнее помещение, — таких тайников в доме много, — откуда можно было видеть и слышать все, что в ней делалось. Однажды я провел несколько часов в подобном помещении, по мне прыгали крысы, но я терпеливо ожидал и наконец услышал разговор между отцом и дочерью, которая подошла к позолоченному распятию на стене.
— Посмотри, отец, как много золота!
— Это только позолота, а не золото! Я знаю, как это делается, у нас она употребляется только на крыши и купола… Что бы сказал этот седовласый тиран, если бы он знал, что в любом нашем храме имеется золота больше, чем нужно, чтобы пять раз наполнить эту комнату от пола до потолка!
— Тише, отец! — остановила его дочь. — Здесь и стены могут иметь уши. Только притворяясь, что мы ничего не знаем, можно рассчитывать на спасение!
— Ну и что же ответил Зибальбай? — спросил сеньор. — Вы, кажется, сказали, что старика зовут Зибальбаем? — попытался он поправить свою оплошность.
— Зибальбай?! Нет, я ни разу не произносил этого имени! — с подозрением возразил дон Педро. — Старик ничего не ответил. На следующее утро, когда я пришел в клетку, птички уже улетели. Очень досадно, а то я спросил бы у старика, действительно ли его зовут Зибальбаем. Я думаю, что индейцы открыли ему двери и способствовали его бегству!
— То есть как это, дон Педро? Вы только что сказали, что они еще у вас в доме?
— Разве? Значит, я ошибся, как и вы относительно имени. Вино очень крепкое, и оно ударило мне в голову. Теперь выпьем, сеньор, по чашке кофе!
— Благодарю вас, дон Педро, но я никогда не пью кофе на ночь. Оно не дает мне заснуть.
— Все-таки отведайте нашего. Мы его сами производим и гордимся кофе с наших плантаций!
— Для меня это яд, и я не смею выпить хотя бы одну чашку. Но позвольте спросить: на плантациях работают эти джентльмены, которых я вижу за столом?
— Да-да! Они собственноручно выращивают на плантациях кофе и какао, занимаются при случае и кое-чем другим. А сердца у них самые нежные. Вы не смотрите на их немного грубые лица: сердца у них золотые, и меня они любят, как отца… Впрочем, от вас я не стану таиться. Мы проворачиваем здесь самые различные дела… Хорошие времена миновали безвозвратно, но и теперь случается, что милостью Провидения нам кое-что перепадает, и мы бесконечно благодарны небесному Промыслу!
— Вроде двух американцев, которые напились пьяными и убили друг друга! — сказал сеньор, не всегда умевший держать язык за зубами.
Лицо дона Педро мгновенно омрачилось, оживление от выпитого вина исчезло, сменившись угрюмым видом.
— Я чувствую усталость, сеньор, и вы, вероятно, также. Я выкурю еще одну сигару и отдохну в своем гамаке, а вы побеседуйте с остальными джентльменами.
Дон Педро ушел на старое место, а его сын и американец Смит, оба немного выпившие, подошли к сеньору с предложением сыграть партию в карты, Вероятно, они хотели убедиться, сколько у него спрятано денег, но Стрикленд притворился пьяным и сказал, что он потерял большую часть денег на пароходе.
— Вы хотели сказать, что обронили их по дороге, друг, так как забыли о щедром подарке матросам с «Санта-Марии»? Впрочем, в этом доме не в обычае принуждать к игре. Мы можем беседовать и смотреть, как играют другие.
— С удовольствием! — ответил сеньор, присаживаясь к столику играющих.
По-видимому, игра велась совершенно невинная, на бобы какао, но, судя по тем ругательствам, которыми сопровождались все ставки, было правильнее предположить, что под бобами скрывалось золото. Я продолжал сидеть в стороне, наблюдая и соображая про себя о предстоящей нам участи. Меня вывел из задумчивости дон Смит, со смехом говоривший своим товарищам:
— Посмотри на этого индейца, который нахохлился, как индейский петух! Не напоминает ли он того идола, которого мы видели с тобой, Хосе, в прошлом году в тех развалинах, где мы так весело кутили?.. Идол, не выпить ли нам?
— Gracias5, сеньор, я уже пил! — ответил я.
— Или выкурить сигару?
— Gracias, сеньор, я больше не буду курить.
— Мой господин-касик, верховный повелитель всех здешних индейцев, не хочет ни пить, ни курить, так мы воскурим ему фимиам!
Он насыпал на тарелку сухого табаку и, поднеся ко мне, зажег кусок папиросной бумаги. Меня всего обдало дымом, но я терпеливо молчал.
— Принесем ему жертвоприношение, — продолжал дон Смит. — Помнишь ту девушку, которая пыталась бежать прошлой ночью и которую мы поймали с собаками. Она…
