Айрис Дюбуа - Сломанный клинок
Но было в ее смятении и другое. Сегодняшний разговор — не на башне, а там в саду — не выходил у нее из головы, и сейчас она уже не могла отмахнуться от него, как тогда — днем. Сначала на душе осталось только легкое недовольство, крошечная заноза в сердце, но потом она стала расти, жалить все больнее, а к вечеру Аэлис совсем расстроилась. Хуже всего было то, что она чувствовала себя как бы виноватой, хотя и не совсем понимала в чем. Она могла обещать ему вечную любовь, но быть его женой? Конечно, Робер может стать рыцарем и даже наверняка станет, но все равно! Отец никогда не разрешит ей выйти замуж за вальвасора. Ах, нечего и думать, чтобы он разрешил такой брак! И неужели Робер не понимает этого? Тогда к чему эти разговоры о замужестве? Они любят друг друга, и это самое главное — этого у них никто не сможет отнять! А что будет потом… Рано еще загадывать, всякое может случиться…
Конечно же, она права, она не могла ему ничего обещать, убеждала себя Аэлис, и все же чувство вины не проходило. Сердце подсказывало ей, что как-то не так следовало себя вести…
Отец Эсташ вопросительно глянул на нее и покачал головой:
— Ты плохо ешь, дитя мое. Не больна ли?
Сир Гийом поднял голову и тоже посмотрел на дочь:
— И верно, ты сегодня какая-то слишком присмиревшая, Аэлис. Что с тобой?
— Не знаю, отец, — смутилась она, — не по себе как-то…
— Тогда тебе надо лежать. Как вы считаете, отец мой?
— Совершенно верно, мессир! Чем бы ни было вызвано недомогание, покой прежде всего! Тебе следует лечь, а я велю приготовить отвар из семи трав и…
— Благодарю вас, но я не хочу лежать, — перебила его Аэлис, — и не хочу никакого отвара — ни из семи, ни из четырнадцати, ни из сорока тысяч трав! — Но, поймав осуждающий взгляд отца, она нетерпеливо добавила: — Ну хорошо, выпью я ваш отвар! Выпью!
— Вот и прекрасно, — обрадовался капеллан, — после ужина сам прослежу за его приготовлением.
Аэлис вздохнула. Она чувствовала на себе взгляд сидящего далеко, за нижним столом, Робера, но не решалась взглянуть в его сторону. Ну как убедить его отказаться от этой безумной затеи? Зачем ему уезжать, зачем обрекать друг друга на годы разлуки, если им так хорошо вместе и на Фредегонде их действительно никто не увидит… Покраснев, она опустила голову и раздраженно оттолкнула большую мохнатую собаку, которая под столом лезла ей в колени.
За раскрытыми окнами, откуда влетала и кружилась вокруг свечей мелкая крылатая нечисть, вдруг возник протяжный звук дальнего рога. Ему тут же ответил другой, пропевший совсем близко, наверное с надвратной башни. Пикиньи вопросительно глянул на Симона, тот кивнул и выбрался из-за стола. Отсутствовал он недолго и еще в дверях сделал успокаивающий жест.
— Это Бертье, — крикнул он. — С ним гости, я выйду встретить!
— Да-да, мы тоже идем, — заторопился Пикиньи. — Наконец-то! Друг Ашар, проследи за встречей, чтобы все было как надо. И вы, мадам, — обернулся он к дочери, — тоже ступайте за мной…
Она послушно поднялась и последовала за отцом; впереди бежала целая свора. За ними с шумом потянулись все присутствующие. В дверях Аэлис замешкалась и отошла в сторону. Зал опустел, они с Робером остались одни.
— Почему ты осталась? — удивленно спросил юноша.
— Не хочу видеть этого ростовщика! Противно смотреть — его встречают как сеньора…
Робер посмотрел на нее, будто не решаясь что-то сказать. Несколько минут оба молчали, следя в открытое окно за снующими во дворе факелами.
— Ты все-таки поди туда, Аэлис, — сказал он, — иначе отец разгневается.
Аэлис капризно надула губы, но поняла, что он прав.
— Хорошо, пойдем!
Когда они вышли, встреча уже состоялась. С верхней площадки лестницы Аэлис с невольным любопытством окинула взглядом толпу. Было светло от факелов, и в их колеблющемся свете она сразу увидела приезжих — оба гостя были богато одеты и держались с большой непринужденностью, особенно тот, с которым сейчас разговаривал отец.
— Смотреть противно, — с гримасой повторила Аэлис, — нарядился, будто вельможа, и ведет себя совсем как равный!
— Он и выглядит как равный, — ответил Робер и, помолчав, заметил: — Ты несправедлива к нему, госпожа.
Аэлис возмущенно фыркнула, но не успела ничего ответить — в этот момент сир Гийом увидел ее и что-то сказан своему собеседнику. Тот обернулся, она встретила его взгляд, сразу забыла все, что хотела сказать, и в смятении опустила глаза. Ей захотелось повернуться и уйти, а не играть роль радушной хозяйки.
Маленькая группа направилась к лестнице. Гость, легко взбежав по ступеням, поклонился Аэлис:
— Разрешите приветствовать вас, госпожа! И простите, что вызвал недовольство, которое я с огорчением читаю в ваших прекрасных глазах.
Раздосадованная его проницательностью, Аэлис вспыхнула и ничего не ответила. Подоспели остальные, и отец пришел ей на помощь:
— Мадам, это мессир Франсуа Донати, а это его друг и поверенный, мессир Жюль Гви… Ги…
— Джулио Гвиничелли, мадонна. — Второй гость белозубо блеснул улыбкой и тоже поклонился. — Но вашим губкам не выговорить чужеземного имени, поэтому пусть я буду Жюль.
— Прошу вас позаботиться о любезных нашему сердцу гостях, — продолжал отец, — и проводить в отведенные им покои. Освежитесь с дороги, мессиры, мы ждем вас к ужину.
Аэлис едва склонила голову и сделала рукой округлый жест, как показывал когда-то мэтр Бертье, помимо прочего учивший ее куртуазным (в его представлении) манерам.
— Благоволите следовать за мной, — сказала она высокомерным тоном, не поднимая глаз.
Ужин затянулся, и гости, и хозяева разошлись поздно, с самыми разнообразными чувствами и заботами. Этой ночью многие не спали в замке Моранвиль. Сир Гийом, несмотря на поздний час и большое количество выпитого, еще долго совещался с Филиппом в своем кабинете, а его дочь обсуждала события минувшего вечера с Жаклин. Уже готовая ко сну, она сидела на краю постели, и камеристка, стоя возле нее, не спеша расчесывала ее распущенные на ночь косы.
— …Филипп назвал его человеком «непростым», а я бы сказала, что он просто необычен…
— Он держится как настоящий знатный сеньор!
— Нашла с кем сравнивать, — возразила Аэлис. — Дядя Тибо куда как знатен, а по манерам — сущий кабан… нет, в ломбардце что-то особенное.
— Это верно, госпожа! — мечтательно вздохнула Жаклин. — Очень уж все в нем красиво, и речь, и походка…
— Смотри не влюбись…
— Скажете такое! Что мне, охота в беду попасть? — Она помолчала и затем добавила: — А сеньор Жюль тоже очень хорош. Правда, малость забавный. Бородка, точно у козла, и штаны разноцветные. Заметили, госпожа? Одна нога у него зеленая, другая желтая в полоску, точно у скомороха!
