Джеймс Джексон - Кровавые скалы
Битва окончилась. Истекли шесть часов тяжелого сражения, которое унесло жизни двадцати одного рыцаря. Но тела павших врагов устилали землю сотнями, окровавленные груды, раскиданные орудийными выстрелами и изрубленные мечами и алебардами. Быть может, Мустафа-паша усвоил урок или, напротив, преподнес, продемонстрировав свое презрение к окруженным войскам противника. Обессилевшие защитники форта брели по улицам Биргу. Одни ликовали, другие погрустнели после столь сильного потрясения, невредимые несли раненых и подставляли плечо хромавшим. В Монастырской церкви все возблагодарят Господа за дарованную после первой битвы жизнь и столь раннюю победу.
— Сеньор, где же ваш конь Гелиос? — Люка дожидался возвращения англичанина.
Гарди швырнул ему украшение из золота и самоцветов и повел дальше раненого солдата.
— Когда делят добычу, лошадям доля не полагается. Я отослал его в Мдину вместе с остальной кавалерией.
— Вы не отправитесь за ним?
— Мое место здесь.
— Мое тоже, сеньор. Я перетаскивал порох из складов к орудиям и помогал мавру наполнять взрывчатые горшки.
— Мы рассчитываем на тебя, Люка.
— Скольких неверных вы убили на этот раз, сеньор?
— Достаточно! — Гарди потряс трофейными браслетами, висевшими на запястье.
— Они дорого стоят?
— Они принадлежали туркам и были захвачены в борьбе, а посему бесценны.
Казалось, мальчик обрадовался такой вести. Он шел, не сбавляя шаг, и все расспрашивал, желая узнать подробности. Ответы Гарди передавались по цепочке, множа слухи и усиливая радость в толпе. Проходя мимо, фра Роберто подмигнул. Он вышагивал, перекинув через плечо тело убитого рыцаря в полном облачении. Казалось, святой отец не обращал ни малейшего внимания на вес своей ноши, который мог составлять примерно три сотни фунтов. Позади Юбер нес стальной шлем рыцаря и льняной саван. Они направлялись к часовне, дабы провести первые похороны.
Из дверей склада вышел рыцарь Большого Креста Лакруа.
— Тяжелая выдалась схватка, молодой Гарди.
— То ли еще будет, сир.
— Тебя уже объявили героем. Гроссмейстер и военный совет наблюдали за твоим искусством верховой езды со стен бастиона.
— В бою на прорыве требуется не умение управлять лошадью, сир, а храбрые друзья. Такие, как он.
Лакруа улыбнулся раненому солдату, который опирался на англичанина.
— Ты прав. Мы все теперь пехотинцы. Не буду задерживать вас на пути к лазарету.
— Благодарю, сир.
— И я тебя благодарю. Сегодня мы пустили кровь язычникам.
Старый рыцарь пошел дальше, отягощенный душевно и телесно заботами о гарнизоне и благополучии подчиненных. Гарди вернулся в поредевший после сражения строй. Он слышал радостные возгласы, приветственные крики, адресованные оставшимся в живых солдатам, громкие стенания тех, кто оплакивал павших.
Она возникла перед ним с полоской бинта в одной руке и миской травяной припарки в другой. Кристиан заморгал, не веря глазам.
— Миледи?
— Месье Гарди.
— В Биргу нечасто встретишь благородную даму.
Мария выдержала его взгляд.
— Потому что это рыбацкая деревня и резиденция рыцарей? Или потому что битва уже началась?
— В лазаретах чинов не различают.
— Похоже, вы тоже их не различаете, месье Гарди.
— Мы в осаде, миледи.
— Весь остров в осаде. Я не могу ни забыть об этом, ни отказать в помощи нуждающимся.
— Ваш отец, брат, все знатные семьи находятся в Мдине.
— Здесь от меня больше проку. — Она указала на ряды коек и подстилок, расставленных по всему сводчатому помещению. — Довольно скоро свободных мест не останется.
— Вас ожидает ужасное зрелище, миледи.
— Совесть и воображение могут вынести и не такое. Полагаете, у меня не хватит сил? Вы, верно, считаете, что девушка моего возраста и происхождения не должна ухаживать за больными, что она не может вставать среди ночи по первому требованию?
— Я полагал, с вас довольно и возни с родниковой водой.
— Вы ошиблись, месье Гарди.
— Вы меня исправили.
Гарди позволил словам остаться на языке, а страсти отразиться в глазах.
Мария не проявила недовольства.
— Я пригнала из города повозку с припасами. И теперь оказалось, что я взаперти и все дороги перекрыты.
— Удачное совпадение в неудачное время.
Кристиан хотел обнять ее, закрыть собой, услышать, как она просит его о помощи и защите. И вновь замешкался. Легче преодолеть ясность сражения, чем неопределенность чувств. Девушка странно посмотрела на англичанина в ответ на его улыбку. Именно этот взгляд — отчасти твердый, отчасти вопрошающий — поверг Кристиана в задумчивость, вернул его во время их первой встречи, когда она ехала верхом неподалеку от Нашшара, в день их первой беседы на склонах Мдины. Кристиан мог представить, как умрет за Марию. Но что важнее, он бы охотно за нее убивал.
— Миледи, еще не поздно отплыть в Сицилию. Великий магистр Ла Валетт продолжает по ночам посылать на шлюпке депеши вице-королю.
— Мне нечего добавить к этим депешам, месье Гарди.
— Вдали от здешних мест вы будете в большей безопасности.
— А разве вы не были бы в большей безопасности в Англии?
Гарди подошел к столу и раскатал на нем рядом друг с другом две полоски ткани.
— Вот полуострова, где находятся Биргу и Сенглеа. А вокруг — море и турецкий флот. Со стороны суши перед нашими стенами и бастионами стоит турецкая армия. Они окопаются и укрепятся, уверенность их возрастет, а вместе с ней и их жестокость.
— Похоже, мы оба думаем не о побеге.
— О чем же, миледи?
Они улыбнулись друг другу. Ему было двадцать два года, ей — восемнадцать. Обстоятельства свели их вместе, а взаимная симпатия могла сблизить еще больше. Мария опустила глаза. То был признак нежданной робости или мимолетной покорности; на мгновение она ослабила свою защиту. Такого знака и ждал Кристиан.
Прибыли новые раненые.
— Прошу меня простить, месье Гарди. Я должна позаботиться о больных.
— Я же должен вернуться к своим военным обязанностям, миледи.
Кристиан удалился, согретый уверенностью в том, что Мария приехала в Биргу, дабы разыскать его. Отъезд из Англии, жизнь среди корсаров, бегство из Северной Африки — все это привело его сюда, в осажденный анклав. К ней. Волей судьбы и стечением обстоятельств. Скитания его окончены.
В напоенном ароматами ночном воздухе средь тихих стонов, молитв и мольбы умирающих, едва преодолев расстояние над опустевшим полем брани, раздался некий звук. Часовые на стенах Биргу прислушались. До них доносился высокий пронзительный крик. Мустафа-паша сдержал обещание. За завесой земли и кустарников пленный рыцарь Адриен де Ла Ривьер страдал за свою ложь. Истязатели обратились палачами. Они били француза деревянными дубинами — сначала по пяткам, затем по ногам, животу и груди. Умелые руки методично исполняли свою работу. Но к счастью, им не пришлось долго стараться. Еще до рассвета рыцарь испустил дух. Его внутренности превратились в месиво, а нескончаемо кровоточившие сосуды порвались. Воцарилась тишина, но отголоски криков Ла Ривьера, казалось, еще витали в воздухе. Он покинул своих братьев, не оставив сомнений в фанатизме турок.
