Роберт Стивенсон - Сент Ив
Я вздохнул поглубже, крепче ухватился за веревку, и снова стал спускаться. Оказалось, что самое опасное было уже позади; неистовые толчки, к счастью, прекратились. В скором времени я, должно быть, повис рядом с кустом желтофиоли, ибо до меня донесся ее запах, да такой сильный, как пахнут цветы лишь по ночам. Это оказалась моя вторая веха, первой был выступ скалы, на котором я отдыхал. Теперь я принялся подсчитывать: столько-то времени я спускался до выступа, столько-то до желтофиоли, столько-то мне еще осталось до самого низу. Ежели я еще и не достиг подножия скалы, то по всем подсчетам выходило, что веревка, во всяком случае, уже скоро кончится, и силы мои тоже приходили к концу. На меня вдруг напало легкомыслие, мною овладел соблазн выпустить из рук веревку
— я то уверял себя, будто я почти уже достиг ровного места и, если даже упаду, опасность разбиться мне не грозит, а то решал, что я все еще у самой вершины и цепляться далее за скалу бесполезно. Посреди всех этих рассуждении я вдруг почувствовал, что ноги мои уперлись в ровную землю, и чуть не зарыдал от радости. Руки у меня были все равно что освежеваны, мужество исчерпано до дна и от внезапной радости после долгого непомерного напряжения руки и ноги дрожали сильнее, чем в жесточайшем приступе лихорадки, и я был рад, что могу цепляться за веревку.
Но сейчас не время было давать себе волю. Единственно благодаря милосердию божию я выбрался живым из крепости и теперь должен был постараться вызволить и своих товарищей. В запасе оставалось еще футов шесть веревки; я взял ее конец и начал тщательно шарить по земле, отыскивая что-нибудь, к чему можно было бы ее привязать. Увы, почва оказалась каменистая, в трещинах, и ни единого кустика, даже дрок здесь не рос.
— Ну-с, — сказал я себе, — предстоит новая задача, и, надеюсь, я сумею разрешить ее успешнее, чем первую. У меня недостанет сил держать веревку натянутой. Если же я не натяну ее, тот, кто будет спускаться вслед за мной, разобьется о выступ. Нет никаких причин надеяться, что и ему столь же неправдоподобно повезет, как мне. Не вижу, как может он не упасть, — а падать ему некуда, кроме как мне на голову.
Когда туман ненадолго редел, с моего места становился виден свет под одним из навесов, и это давало мне представление о высоте, с которой упадет тот, кто должен спускаться вслед за мною, и о силе, с которою он на меня обрушится. К тому же — и это было хуже всего — мы условились спускаться без всяких сигналов: следующий беглец покидает крепость через каждые столько-то минут по часам старшины Лакла. Так вот, мне казалось, что я спускался около получасу, и уже почти столько же времени жду, изо всех сил натягивая веревку. Я начал опасаться, что заговор наш раскрыт, товарищи мои взяты под стражу, и остаток ночи мне предстоит провести здесь, понапрасну болтаясь на веревке, точно рыба на крючке — и так меня и обнаружат утром. Представив эту нелепую картину, я не выдержал и усмехнулся. Но тут веревка задергалась, и я понял, что кто-то из моих товарищей выполз из подкопа и начал спускаться. Оказалось, что вслед за мною отправился матрос: не услыхав моего крика и решив, что, стало быть, веревка достаточно длинна, Готье (так его звали) позабыл все свои недавние возражения и столь беззастенчиво полез вперед, что Лакла уступил ему дорогу. Это было очень в духе нашего матроса: человек он был не такой уж плохой, да только чересчур себялюбив. Но за право спуститься вторым ему пришлось заплатить довольно дорого. Как я ни старался, я не в силах был удержать веревку, чтобы она совсем не раскачивалась; у меня не хватило сил, и кончилось тем, что Готье свалился мне на голову с высоты нескольких ярдов и мы оба покатились по земле. Едва отдышавшись, он принялся клясть меня на чем свет стоит, потом стал оплакивать палец, который сломал, падая, а потом опять начал меня бранить. Я попросил его утихомириться: не стыдно ль быть таким слюнтяем? Разве он не слышит, что в крепости идет смена караула? И как знать, быть может, шум от его падения донесся наверх и в эту самую минуту часовые на стенах наклонились и прислушиваются?
Однако дозор прошел, ничего не обнаружив; третий беглец спустился на землю без всяких затруднений; для четвертого это была уже поистине детская игра; и, когда нас набралось около десятка, я решил, что без малейшего ущерба для моих товарищей могу позаботиться о себе.
План их был мне известен: у них имелись карта и календарь, и они хотели добраться до Грейнджмута и завладеть там кораблем. Даже если бы им это и удалось, я не очень был уверен, что они сумеют с ним управиться. Что и говорить, вся эта затея была чистейшим безумием: только нетерпение пленников и солдатское невежество могли породить столь нелепый замысел; и хоть я вел себя как верный товарищ и вместе со всеми рыл подкоп, но после того, что сообщил мне поверенный дядюшки, мне следовало предоставить им действовать дальше без меня. Что ж, теперь они уже не нуждались в моей помощи, как прежде не нуждались в моих советах, и, не сказавши никому ни слова и ни с кем не простясь, я отделился от остальных. Правда, я предпочел бы дождаться Лакла и пожать ему руку, но в том, кто только что спустился, я как будто узнал Клозеля, а с памятной сцены под навесом я решительно ему не доверял. Я не сомневался, что он способен на любую подлость, и последующие события подтвердили мою правоту.
ГЛАВА VII
«ЛЕБЯЖЬЕ ГНЕЗДО»
У меня было два намерения. Первое, естественно, скрыться из крепости и из города и, разумеется, от моих товарищей; второе — пока темно, пробраться как можно дальше на юг и к утру быть у «Лебяжьего гнезда». Что я стану делать, оказавшись там, я понятия не имел и не слишком о том тревожился, ибо издавна поклонялся двум божествам, что зовутся Случаем и Удачей. Подготовься, если возможно; если же невозможно, иди напролом, смотри в оба и не скупись на лесть. Острый ум и приятная внешность — вот, коротко говоря, и все, что требуется в жизни.
Поначалу путешествие мое оказалось полно превратностей: я плутал в огородах, натыкался на стены домов, а один раз даже имел несчастье разбудить целую семью, и кто-то, должно быть, отец, появился в окне и прицелился в меня из мушкетона. Словом, хотя с тех пор, как я покинул своих товарищей, времени прошло немало, я все еще ушел недалеко, когда по несчастной случайности побег наш был обнаружен. Ночь внезапно огласилась отчаянным воплем. За ним послышался тяжелый удар оземь и следом — мушкетный выстрел с крепостной стены. Странно было слышать, как распространялась по городу тревога. В крепости забили барабаны, и запоздало зазвонил колокол. Со всех сторон застучали колотушки йторожей. Даже в этом преддверии ада, по которому я пробирался, в домах зажглись огни, распахнулись ставим; я слышал, как соседи переговаривались из окон, наконец окликнули и меня.
