Юрий Корольков - Операция «Форт»
Все было ясно!
По дороге к мастерской, проходя мимо бывшего дома Красной Армии, Яков сказал приятелю:
— Гляди, машин сколько. Надо бы узнать, что здесь у немцев… Не здесь, вон куда гляди. — Яков кивнул на большое новое здание рядом с домом Красной Армии. Его построили незадолго перед войной. — У меня тут истопник знакомый живет. Вот бы шарахнуть!
— Жалко, дом совсем новый, — возразил Алеша.
— Гм, жалко! — хмыкнул Яков. — На Энгельса вон какой домино рванули — бывший НКВД — и то не пожалели. Зато полтораста гитлеровцев как не бывало.
— Сюда сколько толу понадобится, — уже соглашаясь с Яковом, сказал Хорошенко.
— Найдем… — загадочно и неопределенно ответил Яков. — Надо разузнать только, кто поселился здесь.
В слесарной мастерской Любарский рассказал, что, как и предполагали, Фрибта прямым ходом пошел к сигуранце. Чтобы не вызывать подозрения, Гриша шел далеко впереди, прошел по Бебеля, а потом повернул им навстречу. Оба вошли в сигуранцу. Значит, предатель, определили ребята.
Степан Фрибта, или, как он теперь называл себя, Стефан, с ударением на первом слоге, был разболтанный молодой еще парень, лет под тридцать. Он вечно отирался в порту. До войны работал то палубным матросом, то кочегаром. За границу его выпускать перестали после того, как накрыли с контрабандой. Бывал он то «на биче» — болтался без работы, то плавал на малом каботаже, ходил в Феодосию, в Николаев. К подпольной работе его привлекли в расчете, что он будет менее заметен, но оказалось другое — с приходом румын Фрибта продолжал тянуться к легкой жизни и вот теперь стал путаться с сигуранцей.
Вечером, придя домой, Яков узнал от Саши Чикова сногсшибательную новость — пришел из катакомб Бадаев, сейчас разговаривает со Стариком. Стариком ребята прозвали Петра Ивановича Бойко.
— Павел Владимирович? — недоуменно переспросил Яков. — Из катакомб?
— Откуда же еще! С ним Межигурская и еще кто-то незнакомый. Эти ушли, а Бадаев разговаривает со Стариком. Бойко даже и жену на кухню отправил.
Было совсем поздно, когда Бадаев зашел в комнату к ребятам. Жили они здесь втроем — братья Гордиенко и Саша Чиков. В другой комнате поселился Бойко с женой и собакой — желто-коричневым пойнтером Джеком.
— Ну, орлы, у вас как дела? — Бадаев вошел раздетый, какой-то очень домашний, словно и не собирался никуда уходить. Был он в одних шерстяных носках, а на плечи накинул меховой жилет, из-под которого торчала желтая кобура пистолета. Якову показалось невероятным — неужели Бадаев рискнет остаться в городе?
— Ночевать-то пустите? — улыбнувшись, спросил Бадаев, будто отвечая на немой вопрос.
— Пустим. Только… не опасно ли это для вас, Павел Владимирович?
— Ничего, ничего!.. На трезвый риск всегда надо идти. Лучше расскажи-ка, Яша, что нового в городе. Крымова видел?
Бадаев будто бы отшутился от вопроса, тревожившего ребят. Но он наметанным взглядом окинул комнату, задержал глаза на окне, выходившем на улицу, как бы невзначай потрогал раму — легко ли открывается — и все это делал так, между прочим, продолжая говорить с ребятами. Квартира Петра Бойко находилась в цокольном этаже, довольно высоко над землей — так что с улицы нельзя было заглянуть в окно. В то же время в случае опасности нетрудно выпрыгнуть из окна либо черным ходом проскользнуть в проходной двор и оттуда незаметно выйти на соседнюю улицу. Квартира выбрана была умело.
Яков рассказал о разговоре с Крымовым, о сегодняшней встрече с Фрибтой. Бадаев сидел на Яшиной койке, застеленной стареньким шерстяным одеялом. Опершись на колени локтями, он то складывал ладони вместе, то разводил их и смотрел на подростка, стоявшего перед ним. Яков горячо и возмущенно говорил о предателе.
Яша Гордиенко находился в том возрасте, когда человек принимает все очень близко к сердцу, когда в своих чистых помыслах он одинаково сильно и любит и ненавидит. Фрибту он ненавидел всем своим существом, каждой кровинкой, а Павлу Владимировичу был предан тоже до последней своей жилки. Скажи сейчас Бадаев — выполни невыполнимое, — и Яков пойдет на неминуемую смерть.
Вероятно, это началось с того разговора, когда Бадаев вызвал его в санаторий имени Дзержинского. Якову пришлось немного подождать — Бадаев обедал. Он вышел из столовой с большим красным яблоком в руке. Подошел, посмотрел, сел рядом на скамейку и без всяких расспросов начал с главного:
— Мне брат говорил про тебя. Ребят подобрать сможешь? Таких друзей, чтобы не подвели. Крепких! — Бадаев протянул Якову яблоко. — Держи!
Яков смущенно отказался, Бадаев сунул ему в карман.
— Ладно, сам не съешь, сестренке отдай, Нине, или матери.
Бадаев, оказывается, знал всю их семью.
Разговор в санатории Дзержинского он закончил тогда словами:
— Запомни, теперь ты чекист, Яков. Умей держать язык за зубами.
Потом встречались еще на Большом Фонтане, у Булавиных в рыбачьем поселке. Брат Алексей жил там некоторое время вместе с Бойко. Алексей попросил Якова привезти ему чистую смену белья, и тогда оказалось, что Бадаев случайно тоже заехал в поселок. На этот раз говорили долго, ходили на море, спускались мимо желтых осыпей к самой воде. Владимир Александрович расспрашивал о школе, о Яшиных друзьях, о комсомоле, говорили про Павку Корчагина. Разговаривали так задушевно, что Яков и не чувствовал разницы между собой и Бадаевым — словно приятели-одноклассники.
Алексей после признался, что это Бадаев велел вызвать Якова в рыбачий поселок. Но братья Гордиенко не знали другого: прежде чем затевать разговор с Яшей, там, в санатории Дзержинского, Бадаев долго сидел в райкоме комсомола и вместе с секретарем перебирал фамилии ребят, которых можно было бы привлечь к подпольной работе. Остановились на Якове Гордиенко.
Сейчас Владимир Александрович слушал Якова не перебивая.
— Только не горячись, Яша, — сказал он под конец. — Не горячись. В нашем деле горячиться нельзя. Сделаем так…
Бадаев сказал, что, по его мнению, нужно сделать в связи с предательством Фрибты. Пусть обязательно еще раз проверят. После этого Крымов примет решение.
Бадаев еще сказал, что из Москвы пришла благодарность за последнее донесение о складе горючего, который находился рядом со спиртозаводом. Наша авиация недавно начисто разнесла бензосклад.
Яков знал об этом налете. В ту ночь над Одессой зарево стояло в полнеба. С Алешей Хорошенко они ходили к спиртозаводу. От склада ничего не осталась — одни горелые бочки, рваные в лоскуты. Но Яков никак не мог представить, что этот налет был связан с работой его и его друзей. Сейчас он зарделся от переполнившей его радости, а глаза его засияли огнем…
