Георгий Свиридов - Мы еще вернемся в Крым
Неожиданно оттуда, из района порта, показался самолет. Лара испуганно прижалась к стене дома. Гудящая железная птица с каким-то жалостным завыванием пролетела низко-низко, оставляя за собой черный дымный хвост. Лара на какое-то мгновение увидела за стеклом кабины окровавленное лицо летчика с крупными авиационными очками, его яйцевидную голову, обтянутую черным кожаным шлемом. Бомбардировщик наискось пересек улицу и, пролетев еще пару кварталов, в следующие секунды врезался в вершину Лысой горы. Раздался глухой взрыв…
– Получил, гадина! – со злорадством прошептала Лара.
К немецким летчикам у нее была своя неприязнь. Лара никогда не забудет жуткую бомбежку под Джанкоем, когда такие же немецкие самолеты безжалостно бомбили их мирный эшелон. Она сама до сих пор не знает, как ей удалось выбраться из того огненного кошмара, из грохота стрельбы, оглушающих взрывов, отчаянного женского вопля, свиста осколков, криков перепуганных детей и раненых…
А мама, ее родная мамочка, осталась в том эшелоне.
Их семью, как и семьи всех немцев, проживавших в Феодосии, военные с винтовками подняли на рассвете, разрешили взять с собой только необходимое и под охраной погрузили в вагоны. Тогда Лара впервые услышала странное суровое слово «депортация»… Военные заверяли, что это «временное переселение в безопасный тыл, подальше от фронта». Но мама тихим голосом сказала ей, что им, русским немцам, «власти не доверяют». Однако выехать из Крыма удалось не всем. Фронт настиг их под Джанкоем… Там скопилось несколько таких эшелонов с депортируемыми из разных концов полуострова. Немцы старательно и безжалостно разбомбили своих же немцев – стариков и старух, женщин и детей, ибо все мужчины еще в первые дни войны были мобилизованы в армию или на трудовой фронт.
Ларе удалось вырваться, убежать из того кошмарного огненного пекла. А заодно и избежать этой самой депортации. А мама осталась в вагоне.
И Лара ничего не знает о ней. Где она? Жива ли? Ее добрая и заботливая, милая и родная, строгая и понимающая, единственная и дорогая мамочка….
С тех пор Лара живет одна. Одна на всем белом свете. С того последнего дня августа… Тот день она никогда не забудет.
Порыв ветра бросил в лицо снежную крупу. Глаза невольно заслезились. То ли от ветра и снега, то ли от нахлынувших горьких чувств. Ей стало тоскливо и одиноко на пустынной улице. Война все перевернула в ее жизни, все перепутала, скомкала ее светлые мечты и радужные надежды на ближайшее будущее…
Плотные снежинки, как пригоршня холодных песчинок, хлестнули по щекам. Лара остановилась. В районе порта грохотали разрывы бомб и гремели выстрелы. Кругом ни души. Улица пустынна. В домах окна закрыты ставнями. Жители попрятались, пережидают авиационный налет. Только жалостно, с завыванием, лают собаки. Да гортанно каркают вороны над головой. А винтовочные и автоматные выстрелы на улице, которые ее насторожили и напугали, как внезапно возникли, так же и стихли. Куда же она идет? Почему не домой? Чего испугалась? Только сердце по-прежнему взволнованно билось в груди. А вдруг что-то случилось с Рудольфом?
И Лара, подталкиваемая порывали холодного ветра, повернулась и поспешила к себе домой, на свою улицу. Скорей, скорей! Тревожные мысли возникали одна за другой. Вдруг Рудольфа обнаружили? Может быть, стрелял он? У него были автомат и пистолет…
Свернула за угол и вышла на свою улицу. И издалека увидела на проезжей части два трупа. Почти рядом с ее домом. Лара закусила губу. Один – в черном бушлате и ушанке. Русский моряк. Второй – в темно-зеленой шинели и без головного убора. Немец. В нем было что-то знакомое. Ветер перебирал его белокурые волосы. Под сердцем кольнуло. Неужели Рудольф? Ноги отказывались идти дальше.
Из другого угла, из переулка, на улицу выбежали три рослых моряка в черных бушлатах с автоматами на перевес. Раскрасневшиеся на морозе лица, в глазах – тревога и гневное напряжение.
– Кто стрелял?
– Откуда?
Лара не успела ответить, что ничего не знает, что ничего не видела, как из высокого дома, что почти напротив ее дома, с чердачного окна полыхнула автоматная очередь. Один моряк как-то странно дернулся, упал на колени и, прижимая руки к животу, повалился на бок.
– А-а-а!.. – пронесся вдоль улицы его вопль отчаяния.
Два других моряка, как по команде, мгновенно вскинули свои автоматы и торопливо всадили длинные очереди по чердаку. А потом, подбежав к дому, почти вплотную к стене, уверенно и быстро, каждый кинул вверх, в чердачное окно, по гранате. Один за другим грохнули взрывы. На тротуар посыпались осколки стекла, штукатурка и битая красная черепица.
– Девушка! Уходи! Чего тут торчишь? Уходи отсюда! Да побыстрее! – крикнули один из них. – А то убьют ненароком!
Лара согласно кивала и смотрела, смотрела на мертвого белокурого немца. Нет, не он! Не Рудольф!.. Ей стало легче. Она глотнула холодный воздух. Не Рудольф! Другой… Но в такой же офицерской форме, в такой же зеленой шинели.
Лара побежала к своему дому, нырнула в калитку, задвинула засов. Перевела дух. На сердце стало легко, и радостное тепло пошло по телу. Живой! Рудольф живой! Она посмотрела в оконное стекло, перечеркнутое широкой бумажной лентой. Увидела свое отражение. «На кого я похожа? – подумала Лара. – Лица нет!» Быстро поправила выбившиеся из-под вязаной пуховой шапочки волосы. Потерла щеки. Откинула меховой воротничок, слегка припудренный снегом. Мельком подумала, что хорошо они сделали с мамой, когда по совету соседей, заклеили бумажными крестами окна. Это было еще летом, в самом начале войны. Ленты вырезали из газет и клеили их на стекла окон. Надеялись, что ленты предохранят стекла от возможных разрушений при близких разрывах. Как недавно это было! Лара грустно улыбнулась и, пройдя террасу, открыла дверь в дом.
Рудольф, взволнованный, ходил по комнате с пистолетом «Вальтер» в руке и бурно жестикулировал. Высокий, стройный. Белокурые волосы взъерошены, глаза горели, офицерский френч расстегнут.
– Это ты? – узнав Лару, опустил пистолет.
– Да, я, – сказала она, снимая шапочку.
– Я его убил! Убил! – выпалил он на немецком с какой-то дикой радостью.
– Говори на русском, я ж тебя не раз предупреждала! – остановила его Лара. – Стены тоже слышат!
– Это был бой! Настоящий поединок! Русские стреляли в нас, в меня и в Фердинанда! – На русском он говорил чисто, без акцента. – Фердинанд скрывался в соседнем доме. Понимаешь? Мы увидели двух русских десантников и выскочили одновременно на улицу! И стреляли! Они в нас, а мы в них! И я попал! Попал! Видел, как он свалился!
– Перестань паясничать! – Лара тряхнула кудрями, темные локоны рассыпались на плечи. – Твой Фердинанд уже лежит на улице мертвый.
