Евгений Салиас-де-Турнемир - Принцесса Володимирская
В Пизу прибыл из Ливорно с блестящей свитой офицеров и адъютантов самый знаменитый и могущественный русский вельможа.
В полном мундире, в парадной открытой коляске явился Алексей Орлов представиться принцессе.
Алина невольно была смущена. Перед нею предстала личность, чуть не идеальная. Все соединилось вместе в этом человеке. Могущество его, громадные средства и звание были Алине уже известны, но она не ожидала того, что увидела. Вдобавок, этот человек был красавец и обворожительного обращения.
С первой же минуты пылкая Алина как будто забыла или отложила в сторону то громадное государственное дело, по поводу которого она теперь находилась с Орловым; она видела теперь в Орлове не могущественного сановника русской империи, предлагающего ей в будущем счастье, власть, могущество, – она видела в нем только очаровательного и обворожительного красавца и после первого же свидания была влюблена в него.
Но помимо самой Алины Орлов сумел очаровать и всех окружающих. И Доманский, и Шенк, и все, до последнего итальянца лакея, были очарованы обращением вельможи.
Но странная вещь, непонятная и досадная, раздражительно подействовавшая на Алину, заставившая ее в эту ночь долго пролежать не смыкая очей: Орлов был очарователен со всеми, кроме нее!
Он очаровал ее как бы против воли, потому что был холодно и вежливо почтителен с нею. Он обращался с Алиной как бы уже с императрицей русской. В нем был только сановник, не было мужчины. Он как будто не замечал или не хотел заметить красоты Алины, ее изящества и грации.
На ее всегдашнее невольное кокетство он не поддавался и оставался почтительнейшим слугой, готовым для нее на все.
«Стало быть, – думала ввечеру и ночью Алина, – он готов дать мне русский престол, но сердца своего – никогда».
И это странное существо, часто само себе непонятное, эта авантюристка, в которой был какой-то хаос чувств и стремлений, хаос качеств и недостатков, готова была теперь сказать Орлову, этому богатырю и красавцу: «Мне нужна твоя любовь. – А престол? – Потом! После…»
XXVI
На другой день Орлов явился снова и снова несколько часов провел наедине с Алиной, беседуя, конечно, о делах и о предприятии.
Прежде всего Орлов попросил принцессу рассказать ему свою удивительную судьбу, каким образом она, законная дочь императрицы, которую он помнил, могла очутиться в Европе.
Алина, конечно, сочинила целую длинную чудесную историю своего неоднократного спасения от убийц. Все, что рассказывала она, было основано на разном вздоре, слышанном ею когда-то от Игнатия и от конфедератов.
Однако на этот раз Алина говорила много о дружбе к ней и сочувствии турецкого султана, а равно и короля шведского, о готовности их помогать ей армией и флотом; но о князе Разумовском, или маркизе Пугачеве, Алина умолчала. Она уже смутно знала, что он находится под стражей и под судом в Москве.
Орлов не счел нужным передать принцессе, что Пугачев, по последним, только что полученным известиям, уже был осужден на казнь в Москве.
На этот раз Орлов был так же холодно почтителен, но изредка в его обращении с Алиной уже прорывался не сановник – официальное лицо, – а простой смертный мужчина, молодой человек, способный увлечься красавицей так же, как всякий другой, способный влюбиться в нее.
Эти проблески, почти неуловимые, – то взгляд, то выражение лица, то жест, то интонация голоса, не могли ускользнуть от внимания Алины, и все это интересовало ее и трогало за сердце гораздо более, нежели уверения Орлова в том, как легко и просто может принцесса занять при его помощи русский престол.
В этот же вечер услужливые люди довели до сведения принцессы, что вместе с Орловым прибыла в Пизу русская дама, которой он не покидает ни на минуту. По убеждению всех, русский вельможа был безумно влюблен в эту женщину.
Этого было довольно, чтобы Алина была теперь занята исключительно мыслью победить сердце Орлова и уничтожить соперницу.
Она стала задумчива и даже немного печальна…
Между тем русский вельможа, богатырь и сердцеед, был озабочен не менее принцессы Елизаветы Всероссийской.
Положение было мудреное. Авантюристка была женщина умная и в поступках более осторожная, чем на письме. Около нее были преданные друзья и люди тоже не простые и наивные, а прошедшие огонь и воду. Линовский (то есть барон Шенк), немец с польским именем, очевидно, тоже авантюрист и пройдоха. Станишевский, умный и ловкий поляк, обладающий к тому же недюжинным образованием и получивший хорошее воспитание. Ганецкий, иезуит, находящийся в постоянных сношениях с Римом, хитрый и пронырливый…
Действовать на Алину, имеющую таких трех друзей, было дело нелегкое. Можно было и русскому богатырю призадуматься.
Орлов с первого дня очаровал их всех своим обращением и любезностью. Теперь надо было по очереди взять каждого чем-нибудь. И взять прежде принцессы.
Он начал с Доманского… Пригласив к себе г-на Станишевского, он долго беседовал с ним о польских делах.
Сведения поляка о положении дел в Европе удивили Орлова. Этот Станишевский знал все, что знал и Орлов – в качестве государственного мужа и командира русского флота.
Орлов постепенно высказался прямо и откровенно, что после падения и почти ссылки своего брата, он ненавидит императрицу.
– Она обещалась еще до переворота 1762 года выйти замуж за моего брата! – сказал он. – А чем кончилось? Он позорно отдален, прогнан, чуть не ссыльный. Я сам каждый день ожидаю, что у меня отнимут командование над флотом.
Затем Орлов поинтересовался узнать от Станишевского, можно ли в случае успеха того дела, за которое он берется, рассчитывать, что поляки свергнут с престола Понятовского, выберут другого короля, который с польской армией двинется на Москву.
Если Екатерина бросит Петербург, сказал он, найдет себе преданных людей в Москве и соберет новую армию, то можно ли надеяться, что польская армия явится помогать им или что Барская конфедерация возникнет снова и с австрийской границы двинется Екатерине в тыл.
Станишевский брался и обещал под клятвой, что если Орлов начнет предприятие в Петербурге и с успехом, то одновременно с оставлением Петербурга русской императрицей Понятовский потеряет престол, а в Баре тотчас сформируется вновь армия конфедератов с князем Радзивиллом, графом Потоцким и Красинским во главе.
В этой беседе с поляком русский вельможа отзывался об императрице со сдержанной неприязнью, но затем он пригласил поляка приехать через день вместе с Линовским вечером поужинать. За ужином Орлов выпил лишнее… и язык развязался…
Доманский, слишком осторожный, чтобы пить до самозабвения, был только веселее обыкновенного; Линовский мог выпить два ведра всякого вина и не быть пьяным.
