Теофиль Готье - Железная маска (сборник)
Барон де Сигоньяк, изумленный и восхищенный до глубины души, шел, словно во сне, прижимая к груди руку Изабеллы и не стыдясь слез умиления, то и дело наворачивавшихся на его глаза.
– А теперь, осмотрев замок, нам следует объехать угодья, которые я приобрела, чтобы полностью восстановить былые владения Сигоньяков, – наконец сказала Изабелла. – Если позволите, дорогой, я надену костюм для верховой езды. Но задержу я вас ненадолго: как вы помните, мое прежнее ремесло научило меня быстро менять наряды. А вы тем временем выберите пару подходящих лошадей и велите их оседлать!
Де Валломбрез отвел Сигоньяка в конюшню, где прежде было пусто и голо, а теперь в стойлах, разделенных дубовыми перегородками, стояли десять кровных скакунов, чьи холеные крупы отливали шелком. Заслышав голоса, благородные животные разом повернулись к вошедшим – и тут же послышалось заливистое ржание: это старина Байярд, узнав хозяина, приветствовал его. Теперь он занимал в конюшне самое теплое и удобное место в дальнем конце ряда стойл, кормушка его была наполнена дробленым овсом, чтобы облегчить труд старческим зубам, а у ног Байярда дремал совсем поседевший Миро, который тут же поднялся и облизал руки барона.
Вельзевул, однако, все еще не показывался на глаза, но причина тут была не в том, что он забыл хозяина, а в присущей кошачьему роду осторожности. Вся эта суматоха, поставившая вверх дном привычное для него жилище, ошеломила и озадачила кота. Укрывшись на чердаке, он дожидался темноты, чтобы объявиться и засвидетельствовать почтение своему возлюбленному господину.
Потрепав Байярда, барон выбрал для себя гнедого красавца, которого тотчас и вывел из конюшни. Герцогу приглянулся испанский жеребец с лебединой шеей, достойный носить наследника престола, а для баронессы конюх присоветовал взять очаровательную лошадку белой с серебристым отливом масти, для которой имелось великолепное седло, обтянутое зеленым бархатом.
Изабелла действительно не заставила себя ждать: она вернулась в кокетливой амазонке, подчеркивающей стройность ее фигуры. Костюм этот состоял из жакета синего бархата, отделанного серебряными пуговицами и галунами, и длинной светло-серой атласной юбки. На голове молодой женщины красовалась белая фетровая шляпа мужского фасона с длинным синим пером, спускавшимся на спину. Ее белокурые волосы покрывала голубая сетка, унизанная серебряными бусинками, не позволяющая им растрепаться от быстрой езды.
Изабелла выглядела очаровательно, и самым высокомерным придворным красавицам пришлось бы стушеваться рядом с ней. Задорный наряд подчеркивал ее горделивые черты, отодвигая на задний план обычную мягкую грацию, и напоминал о том, что в ее жилах течет благородная кровь. Это была прежняя простодушная Изабелла, но вместе с тем – дочь принца, сестра герцога и супруга дворянина, чей род восходил к эпохе до начала крестовых походов.
Де Валломбрез не удержался и заметил:
– Даже у Ипполиты, царицы амазонок, не было такого победного и торжествующего вида! Вы сегодня в ударе, сестрица!
Изабелла ответила мимолетной улыбкой. Барон придержал стремя, и она легко вспорхнула в седло. Герцог и барон также сели на коней, и вся кавалькада выехала на площадку перед замком, где едва не столкнулась с маркизом де Брюйером и еще несколькими местными дворянами, которые явились засвидетельствовать почтение и приветствовать новобрачных. Хозяева замка хотели было отменить прогулку и вернуться, как того требовали приличия, но гости единодушно заявили, что не хотят быть помехой начатому делу, и, развернув лошадей, вызвались сопровождать молодую чету и герцога де Валломбреза.
Кавалькада стала еще более внушительной, когда к ней присоединились еще с полдюжины пышно разодетых всадников. Этот поистине королевский кортеж неторопливо двинулся по хорошо укатанной дороге мимо зеленеющих лугов и полей, которым было возвращено плодородие, мимо благоустроенных ферм и ухоженных лесов. Все это отныне принадлежало барону де Сигоньяку. Ланды, поросшие вереском, казалось, отступили от стен замка.
Когда кавалькада проезжала по сосновому лесу у границы владений барона, послышался собачий лай, и вскоре из чащи появилась Иоланта де Фуа, которую сопровождали дядюшка-командор и двое-трое кавалеров. Тропа здесь была узкой, и всадникам едва удалось разминуться, хотя и те, и другие изо всех сил сдерживали коней. Лошадь Иоланты шарахалась и норовила встать на дыбы, а наездница задела юбкой юбку Изабеллы и, покраснев от досады, принялась выдумывать замечание поязвительнее.
Изабелла была выше подобных вещей; ей и в голову не пришло отплатить Иоланте за презрительный взгляд и слова «бродячая комедиантка», брошенные однажды едва ли не на этом же месте. Вместо этого она спокойно и приветливо поклонилась мадемуазель де Фуа, которая, буквально закипая от бешенства, вынуждена была ответить легким кивком. А барон де Сигоньяк с невозмутимым видом отвесил ей учтивый поклон, и в глазах бывшего тайного обожателя Иоланта не заметила ни искры прежнего чувства. Яростно хлестнув лошадь, она унеслась галопом, увлекая за собой свою свиту.
– Клянусь Венерой и Амуром, – весело посмеиваясь, заметил де Валломбрез, обращаясь к маркизу де Брюйеру, – до чего же хороша, только чертовски строптива и сердита с виду! Как она посмотрела на мою сестру! Это не взгляд, а сущий удар кинжалом!
– Иоланта давно и полновластно царила в здешних краях, – пояснил маркиз, – а быть низложенной никому бы не понравилось. Ведь теперь преимущество явно на стороне баронессы де Сигоньяк.
Когда кавалькада вернулась в замок, в зале, где когда-то нищий барон, не имея никакой провизии, угощал актеров ужином из их собственных припасов, гостей ожидала обильная и изысканная трапеза. Осмотрев покой, гости пришли в восторг от его убранства. На тонкой льняной скатерти, где были вытканы геральдические аисты, мерцало тяжелое столовое серебро с гербом Сигоньяков. Несколько уцелевших предметов из старого сервиза были сохранены и добавлены к новой посуде, чтобы ее роскошь не резала глаз новизной. Таким образом древняя колыбель Сигоньяков внесла свою лепту в великолепие возрожденного замка.
Когда гостей позвали к столу, Изабелла заняла место, на котором сидела в тот знаменательный вечер, изменивший судьбу барона. Оба супруга, невольно вспомнив об этом, обменялись нежными улыбками, полными воспоминаний и надежд.
Близ буфета, где мажордом разреза́л на выдвижной доске жаркое мясные кушанья, стоял мужчина могучего сложения с широким и бледным лицом, окаймленным густой бородой. Одет он был в черный бархат, на его шее висела серебряная цепь, он с важным видом распоряжался лакеями, прислуживавшими за столом. А у поставца, загроможденного бутылками всех мыслимых форм и размеров, оплетенных и не оплетенных, неутомимо суетился на подагрических ногах чудаковатый человек с носом закоренелого пьяницы, с румяными от даров лозы щеками и лукавыми быстрыми глазками, прячущимися под изумленно изогнутыми бровями.
