Синтия Хэррод-Иглз - Подкидыш
Две армии встретились двадцать первого августа вблизи деревушки Саттон-Чейни, расположенной примерно в десяти милях от Лестера, в паре миль от Маркет-Босуорт, и ясным, теплым вечером разбили свои лагеря. Английское войско расположилось на холмах к востоку, французское войско Тидра – в долине к западу, а на севере, между двумя армиями, разместился отряд лорда Стэнли. Он отказался перейти под знамена Ричарда, как, впрочем, и ожидалось, но не принял пока и стороны французов. Переменчивый, как всегда, лорд Стэнли прекрасно знал, что никто в Англии и гроша ломаного не поставит на Валлийца, и, невзирая на обещания, данные жене, до поры до времени держался в стороне, намереваясь сначала посмотреть, какой оборот примет битва, а потом уж решать, кого поддерживать. Ричард был настолько всепрощающим человеком, что Стэнли чувствовал: даже если он примкнет к нему в самый последний момент, то все равно все будет в порядке.
Когда стемнело, король созвал своих командиров на последний совет, на котором была определена тактика предстоящей битвы. Джону Говарду, герцогу Норфолкскому, предстояло наступать на равнине, король же со своим отрядом должен был оставаться на холме Амбьен, расположенном на северо-западе, и удерживать Стэнли от внезапного удара во фланг Норфолка. Третью часть армии, людей под командованием Нортумберленда, государь практически не принимал во внимание, хотя этого и не показывал. На призыв к оружию Нортумберленд отзываться не торопился, и можно было ожидать, что и завтра он воевать не станет. Он сражался на стороне отца Ричарда и брата Ричарда и устал от битв за интересы короны. Теперь Перси будет отстаивать интересы только самого Перси – таков был его подход к делу; поэтому Ричард разместил своих ратников чуть западнее и севернее людей Нортумберленда, словно тех там вовсе и не было.
Совещание закончилось, и военачальники разошлись по своим шатрам, а король решил немного прогуляться по лагерю. Том наблюдал за Ричардом, стараясь понять, какие чувства бушуют в душе короля. Монарх обошел несколько групп солдат, сидевших у своих костров; он пристально вглядывался в лица воинов, иногда останавливаясь, чтобы проверить, хорошо ли наточен меч у одного и туго ли натянута тетива на луке у другого – вот чем занимался полководец! Люди с радостью и уважением приветствовали его. За глаза они звали его «Старина Дик» или «Хозяин Дикон»; такие прозвища простые люди обычно дают тем господам, которые хоть и относятся к ним по-дружески, но работать заставляют по-настоящему. Солдаты были рады идти в бой под его началом, под началом самого выдающегося полководца в мире. Тидр был обречен.
Гуляя, король на несколько секунд задержался на гребне холма, взглянул вниз в долину, где раскинулся французский лагерь. Огни костров трепетали в бархатной темноте, словно хвосты шутих; вокруг, за пределами английского лагеря, все было тихо, так тихо, что, казалось, можно было расслышать голоса французов, слабый шелест звуков, тянувшийся вдоль долины и поднимающийся с легким ветерком сюда, на холм. А это что – никак, лошадь заржала? Звон железа о камень, наверное, котелок поставили на землю, а может быть, кто-нибудь точит свой меч?
Потом взгляд короля обратился к нескольким огонькам в лагере Стэнли, и Том увидел, как лицо государя, которое юноша видел теперь в профиль, окаменело, а лоб прорезали морщины. Что предпримет Стэнли? Единственной вещью, которая могла по-настоящему ранить короля, была измена – все остальное он воспринимал как неизбежное дополнение к грузу, и так уже лежащему на его плечах. Легкий ветерок взъерошил шелковистые волосы короля, растрепал темные пряди, Ричард поежился. Том шагнул к нему.
– Может быть, вы выпьете немного вина, Ваше Величество, и отправитесь спать?
Ричард резко обернулся на голос, и несколько секунд, прежде чем король успел взять себя в руки, на лице его была написана такая безмерная боль, что у Тома защемило сердце. Потом все исчезло, и перед юношей опять стоял полководец, мрачный, но уверенный в себе, обращающийся к своему оруженосцу.
– Наша позиция удачнее, – сказал Ричард. – И солдаты у нас лучше. Решать Господу. Если мы завтра потерпим поражение, Англии придет конец – она задохнется и погибнет под властью французов.
– Мы победим, сир, мы должны победить, – откликнулся Том.
Ричард несколько секунд пристально смотрел на юношу, потом вспомнил начало разговора.
– Мы с тобой еще должны взглянуть на лошадей, – проговорил он, одной рукой обнимая Тома за плечо, – а уж потом оба отправимся спать. День завтра будет долгим...
Немного позже они расстались, и король удалился в свой шатер. Том же не мог сомкнуть глаз и всю ночь бродил по лагерю как неприкаянный. Он рвался в бой, и воинственный пыл юноши вызывал улыбку у всех, кто разговаривал с Томом. Но сердце верного оруженосца разрывалось от сочувствия государю, и боль, которую Том испытывал, думая о Ричарде, острым шипом впивалась ему в душу. О чем король размышлял там, на гребне холма? Только не о сражении, в этом Том был уверен. Возможно, об Анне и своем сыне – что еще могло сделать Ричарда таким несчастным?
Еще до рассвета лагерь вновь ожил, офицеры будили солдат, повара разжигали костры и готовили завтрак, конюхи кормили и чистили лошадей. В своем шатре король, бледный и невыспавшийся, молча стоял, пока пажи облачали его в золоченые доспехи, и вышел только тогда, когда перед шатром собрались все военачальники. Том следовал за государем, неся его шлем, увенчанный золотой короной – тоненьким колечком, изготовленным специально для того, чтобы носить его в бою. Тут же были и все остальные оруженосцы и телохранители, каждый – с эмблемой белого вепря на доспехах, а также королевские герольды, камзолы которых были сшиты из четырех разных кусков ткани – и в центре каждого куска располагалось изображение одного из атрибутов королевской власти, включая леопардов Англии и лилии Франции, неподалеку грум держал под уздцы Белого Суррея, выгибавшего свою могучую шею и нетерпеливо бившего копытом, коня покрывал богатый чепрак, и скакун этот был достоин того, чтобы на нем восседал король. Но сейчас из шатра вышел не государь, а полководец, лицо его не выражало ни страха, ни надежды, глаза перебегали с одного соратника на другого, Ричард пытался определить настроение этих людей, а потом взглянул на небо, забеспокоившись, не пойдет ли дождь. Тому вдруг вспомнилось, как часто его бабка говорила, что Ричард очень похож на своего отца, отца, который был до него величайшим полководцем Англии. Сейчас перед подданными как раз и стоял Ричард Йоркский; он-то и сел на Белого Суррея и надел на голову увенчанный короной шлем.
