Георг Борн - Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1

— Ваша поверенная докажет вам, кардинал, что она знает свое дело.

— В этом я никогда не сомневался! Однако возвратимся к вашему поручению! — проговорил Ришелье с нетерпением.

— Третьего дня герцогиня де Шеврез несколько раз справлялась о том, когда именно я уезжаю в Лондон, из этого я заключила, что у нее есть для меня важное поручение.

— Заключение совершенно верное. Оно подтверждается и моими данными, и тем, что герцогиня, несмотря на все свое расположение к вам, не пыталась удержать вас от поездки в Лондон.

Габриэль де Марвилье холодно улыбнулась.

— Вы вполне ясно поняли наши отношения! Герцогиня очень привязалась ко мне и была бы рада, если бы я осталась здесь. Но так как у нее было важное поручение, которое она могла исполнить только через меня, она и подчинила свое желание быть в моем обществе необходимости воспользоваться моими услугами.

— Значит, это просто дружеская услуга?

— Да, ваша эминенция.

— Говорите же, говорите, прошу вас.

— Герцогиня под строжайшим секретом передала мне эту шкатулку, ваша эминенция, — с этими словами Габриэль вынула из-под своего широкого плаща, прекрасно отделанный ящичек.

Ришелье с жадностью схватил его и принялся осматривать со всех сторон.

— На нем нет адреса, — заметил он, — вы, вероятно, получили вместе с ним письмо!?

— Нет, письма мне не дали.

— В таком случае герцогиня должна была на словах сказать вам, кому его доставить! Так кому же?

— Она действительно сказала это мне — герцогу Бекингэму! — медленно произнесла Габриэль, наблюдая за впечатлением, произведенным этими словами на Ришелье.

— Герцогу Бекингэму! — повторил он тихо, покачивая ящик, точно пытаясь по весу определить его содержимое. Должен признаться, что вы сделали действительно неожиданное открытие! Однако позвольте задать еще один вопрос. Герцогиня не говорила вам, сама ли она отправляет этот ящик или по чьему-нибудь поручению?

— Да, она говорила со мной и об этом и призналась, что когда-то была с герцогом в дружеских отношениях.

— О, если бы вы знали, какую жертву принесла гордая герцогиня де Шеврез, признаваясь в этом!

— Она, бедняжка, думала, что я поверю этой басне, и действительно разыграла свою роль довольно сносно. Я думаю даже, ваша эминенция, что не будь эта женщина герцогиней, ее можно бы назвать величайшей актрисой нашего времени.

— А что она говорила вам о содержимом этого ящика?

— Она говорила, что когда-то Бекингэм дал ей свой портрет, но она не желает его теперь видеть, при этом она так тяжело вздыхала! — расхохоталась Габриэль де Марвилье, стараясь заглушить свой голос. — Скажите сами, ваша эминенция, ну разве это не уморительно смешная история?

— Я думаю, что здесь лежит действительно портрет, но только не герцога, а совсем другого лица, — сказал Ришелье, снова осматривая ящик со всех сторон, точно пытаясь найти возможность открыть его каким-нибудь незаметным способом.

— Я подозреваю то же самое, ваша эминенция.

— Да, но нам нужно во что бы то ни стало убедиться в этом, необходимо вскрыть ящик.

— Как! Вы хотите открыть его?!

— Непременно!

— Ради самого Бога, ваша эминенция! Ведь вы видите, что он со всех сторон заколочен маленькими гвоздиками.

— Так что ж?! Мы их вынем.

— А печати?

— Они останутся почти нетронутыми.

— Ну, а если герцог Бекингэм все-таки заметит, что кто-то открывал ящик?

— Тогда вы скажете, что открывали на таможне того порта, где вы проезжали.

— Всю ответственность за это дело я возлагаю на вас, ваша эминенция.

Ришелье озабоченно оглянулся. Он искал подходящий инструмент. Ему хотелось воочию убедиться в том, что в таинственном ящике лежало именно то, что он предполагал.

Он увидел нож, лежавший в шкафу, схватил его, осторожно просунул между крышкой и стенками и ловко вскрыл ящик. Перед глазами кардинала очутилась вторая, роскошно отделанная золотом и перламутром крышка футляра. Он осторожно вынул его и тотчас же заметил, что в ней была пружина.

Кардинал дрожащими руками нажал ее, крышка отскочила точно по волшебству.

Ришелье взглянул и бессознательно отступил на несколько шагов.

Перед ним, в роскошно отделанной бриллиантами рамке, лежал портрет Анны Австрийской. Это была работа великого Рубенса, поражавшая живостью и сходством и еще более подчеркивавшая красоту Анны.

— Королева! — прошептала Габриэль.

— Мои подозрения оправдались! — коротко и сухо сказал Ришелье, как говорил всегда, когда был взволнован. — Мы не должны никому говорить о том, что видели. Нам следует осторожно заколотить этот ящик. Да, это дело серьезное. Королева тайно посылает свой портрет герцогу… Ну, теперь в моих руках есть верное оружие, и я одержу полную победу!

— По вашему мнению, мне следует отвезти портрет в Лондон?

— Вне всякого сомнения. Он только тогда и будет иметь для нас настоящее значение, когда достигнет своей цели. Он станет моим страшным оружием именно тогда, когда будет в руках герцога Бекингэма.

— Но, скажите, пожалуйста, за что вы так страшно мстите красавице-королеве? — с легкой насмешкой спросила Габриэль де Марвилье.

— За то, что она не хотела быть моей союзницей, — отвечал Ришелье, бледнея. — Я знаю, что при дворе у меня есть еще враги, но я хочу всех их уничтожить, обессилить! Я заставлю их почувствовать и признать мое значение! Мне нужно сделать на этом портрете какую-нибудь метку, так, чтобы ее не могли подделать и заменить другой.

— Так что же вы думаете сделать?

— Видите на оборотной стороне маленькую золотую пластинку со штемпелем ювелира! На ней я сделаю свою отметку.

Ришелье снял с пальца кольцо с большим бриллиантом.

— Ваша правда. Бриллиантом можно писать по золоту совершенно четко. Отчего это вы написали букву А? Это значит Анна?

— Оно может означать и Арман.

— Значит, первую букву имени вашей эминенции?

— Ну, теперь дело сделано! Никто не знает, что я поставил здесь эту букву, а благодаря ей всегда можно будет узнать этот портрет.

Ришелье уложил портрет обратно в ящик, осторожно опустил крышку так, что гвоздики приходились как раз над самыми отверстиями и при небольшом давлении снова вошли в них.

— Не беспокойтесь, ваша эминенция! Я сама позабочусь, чтобы он был закрыт по-старому. До свидания, и желаю вам всякого успеха. Завтра я буду уже на дороге в Лондон, а как только доставлю портрет герцогу Бекингэму, — тотчас же извещу вас о том.

— Хорошо, хорошо, друг мой, — ответил Ришелье, — я же сумею доказать вам свою благодарность. Очень может быть, что отсюда будут сделаны попытки возвратить этот портрет обратно. Я, разумеется, устрою так, чтобы это оказалось невозможным. Но все-таки при дворе есть люди, совершающие в подобных случаях истинные чудеса быстроты, храбрости и решительности.