Месть – блюдо горячее - Николай Свечин
– Погодите-ка, – остановил рязанца питерец. – В Михайловском уезде есть село Маково. На большой дороге на Тулу. Так?
– Так, а что?
– Близ него еще сельцо Завидовка.
– Да, но куда вы клоните, Алексей Николаич?
– В Завидовке могила бывшего министра внутренних дел графа Дмитрия Андреевича Толстого.
Баулин хмыкнул:
– Ну вы вспомнили. Тому сто лет в обед, как он помер. Я тогда в гимназии учился.
– А я при нем служил и хорошо помню графа. Съездить бы, поклониться праху… Но, извините, я вас перебил.
– Да, продолжаю. Софрон Князев пошел в каменотесы. В Раненбургском и Спасском уездах встречается большими глыбами жерновой камень. Годится и для мельничных жерновов, и для заточки инструмента. Сёла Круглое, Пирогово; даже есть село под названием Острый Камень. Работа тяжелая, и из парней она делала настоящих Гераклов. Плечи, бицепсы – во! Софрон и стал таким Гераклом…
– Но ведь Егорка тоже силой не обижен, – напомнил статский советник. – Одним ударом топора череп раскалывает.
– В сравнении с Софроном Егорка дрянь, этапная вошь. И по силе, и по характеру. Богатырь из Добрых Пчел – вот ведь какое название! – гнет подковы, ломает пятаки, а однажды в одиночку побил чуть не всю уездную полицию. Когда его пришли арестовывать.
– Что натворил геракл? Спьяну набедокурил?
– Нет, он непьющий.
– Даже так? Каменотес?..
Баулин поправил:
– Софрон был каменотесом, а теперь робингуд, любимец раненбургских жителей.
– Вот как, – желчно сказал питерец. – И геракл, и робингуд. Человек-миф? Герой из сказки?
– А вы послушайте, – не смутился губернский секретарь. – Парень тесал камень, был со всеми в хороших отношениях: порядочный, могучий, вежливый, воспитанный в крестьянских традициях… Его с детства окружающие звали – Князь, потому как он и был князь во всех своих благородных повадках. Понимаете разницу? Один требовал, чтобы его так называли, а его кликали Сапрыгой. А второй ничего не требовал, но его титуловали, поскольку был аристократом, хоть и от сохи. Кончилось для него это плохо.
Баулин отхлебнул остывшего чая.
– Да, дрянное вышло дело. Софрон и местный урядник посватались к одной и той же девушке из Острого Камня. По всему выходило, что девка отдает предпочтение богатырю. И дурак урядник решил избавиться от соперника, обвинив его… в воровстве. Что, и это понимал мир, вовсе было Князеву не по характеру. Ясное дело, парень возмутился. Когда его пришли арестовывать, он сломал уряднику челюсть. Тот вызвал подмогу из уезда – четверых дюжих городовых. Наш геркулес и их побил. После чего пришлось ему перейти на нелегальное положение. Как назло, в это же время в селе случился большой пожар, сгорела целая улица. Софрон уже был разозленный на власти. И не нашел ничего умнее, как ограбить денежную почту. Поймал ее на дороге, никого пальцем не тронул, но забрал восемь тысяч и револьвер почтовика. Средства раздал погорельцам. Говорю же: робингуд!
– И теперь его ловит полиция, – сочувственно подытожил Лыков.
– Так точно. Однако поймать Князя трудно. Мужики укрывают, не выдают. А недавно, по агентурным сведениям, он перебрался в Рязань. Вот ей-богу, не хочу его ловить.
– Прикажут – и будете ловить.
Сергей Филиппович понизил голос:
– Да уж приказали.
– И что?
– Не хочу! – капризным тоном ответил начальник отделения. – Другого, липового князя, с удовольствием суну в каталажку. Давайте лучше его поймаем.
– Давайте, – согласился командированный. – Но что мы станем делать, если в поисках этапной воши случайно натолкнемся на робингуда?
– Даже думать об этом не хочется… Наш Князь знаете какой? Высокий, плечистый, с благородной осанкой, располагающим лицом, вежливыми речами. Увидите такого на улице – сразу не хватайте. Прежде вызовите подмогу, человек десять. А то, извините, Алексей Николаич, он и вам бока намнет, хе-хе…
Лыков подумал: хорошо бы встретиться с благородным разбойником и помериться с ним силой. А то закис статский советник, давно не махал кулаками. Но говорить об этом рязанцу он не стал…
Сыскные в партикулярном платье начали делать негласные обходы меблирашек и постоялых дворов. Благо в Рязани тех и других было не так много. На обоих вокзалах тоже дежурили полицейские – вдруг ребята захотят удрать? Фотопортрета Егора Князева, а тем более его сообщников, у них не было, только описание примет. Их довели до каждого городового. Но день шел за днем, а убийцы не попадались.
Тут еще полиции подкинули новое поручение – как будто прежних было мало. К доктору Дрейлингу явилась на прием крестьянка деревни Стойково Спасского уезда Анна Лупина. Она приехала в город за покупками и остановилась в гостинице женского Казанского монастыря. Больная жаловалась на боли в руке, покрывшейся узелковыми волдырями. Врач диагностировал проказу! Услышав это, крестьянка бесследно скрылась. На ее поиски бросили весь состав наружной и сыскной полиции, но безуспешно…
Глава 8
Прощание с Рязанью
Алексей Николаевич начал нервничать. Январь подходил к концу – сколько ему еще позволят заниматься в чужом городе не своим делом? Приезд Брюна в столицу оттягивался, Белецкому было не до Лыкова, но когда-нибудь лафа закончится. И что? Оставить негодяя безнаказанным? Но сыщик на государственной службе и не выбирает себе заданий, это делает начальство. Вызвать на подмогу Азвестопуло, пока директор не сменился? Но что Сергей сделает такого особенного, чего не могут люди Баулина?
Командированный решил взять день отдыха. Он обложился газетами, обставился пивом и принялся изучать накопившиеся новости.
Высочайшим повелением был наконец установлен общий для полиции империи годовой праздник – 5 октября, во имя святителя Алексия, митрополита Московского. Ну вот и у Лыкова появился свой профессиональный повод выпить…
В Петербургском Военно-окружном суде рассматривалось дело корнета Донэ. Тот в состоянии запальчивости и раздражения убил нижнего чина, причем с превышением необходимой обороны. Все ждали для корнета арестантских отделений с лишением прав состояния. Но суд приговорил его к трем месяцам содержания даже не в крепости, а на гауптвахте!
А просто Окружный суд столицы лишил врача Руднева права на врачебную практику за продажу шарлатанского средства – электрического пояса.
Там же в Петербурге на военном трубочном заводе[22] мастер из личной мести убил проходящего по цеху старшего механика капитана Шталя. После чего бросился бежать, попал из-за спешки в электрическую машину и лишился обеих рук…
В Саратове случилась очередная нелепая драма. Ремингтонистка[23] судебного пристава, некая Сарайкина, шестнадцати лет, растратила на пирожные казенные деньги. Целых шестьдесят семь рублей. И решила покончить с собой – как же иначе? Она созналась в произошедшем своей двадцатилетней сестре, и та поддержала младшую. И даже согласилась сделать то же самое. Вскоре
