Редьярд Киплинг - Ким
— Но это будет большая война — война восьми тысяч! — пронзительно, сам удивляясь себе, крикнул Ким быстро собравшейся вокруг него толпе.
— Красные мундиры[8] или наши полки? — отрывисто спросил старик, как бы говоря с равным. Его тон вызвал уважение к Киму.
— Красные мундиры, — наудачу сказал Ким. — Красные мундиры и пушки.
— Но… но астролог не говорил ни слова об этом! — крикнул лама, в волнении усиленно нюхая табак.
— Но я знаю. Слово дошло до меня, ученика этого Служителя Божия. Вспыхнет война — война восьми тысяч красных мундиров. Они будут созваны из Пинди и Пешавура. Это верно.
— Мальчик слышал какие-нибудь разговоры на базаре, — сказал жрец.
— Но он все время был при мне, — сказал лама. — Как мог он узнать? Я не знал.
— Ловкий это будет шарлатан, когда умрет старик, — пробормотал жрец старшине. — Что это за новая штука?
— Знамение! Дай мне знамение! — внезапно прогремел старый воин: — Если бы была война, мои сыновья сообщили бы мне.
— Твоим сыновьям, наверно, скажут, когда все будет готово. Но от твоих сыновей до человека, в руках которого все находится, путь длинен.
Игра увлекла Кима, потому что напоминала ему о приключениях при передаче писем, когда он, ради нескольких мелких монет, представлялся, что знает больше, чем знал на самом деле. Теперь он играл из-за возбуждения и сознания своей силы. Он вздохнул и продолжал:
— Старик, ты дай знамение мне, могут ли низшие офицеры отдавать приказания насчет отправления восьми тысяч красных мундиров — с пушками?
— Нет.
Старик продолжал отвечать Киму, как равному.
— Ты знаешь того, кто отдает приказания?
— Я видел его.
— Так что можешь узнать его?
— Я знал его еще артиллерийским лейтенантом.
— Высокий человек. Высокий, черноволосый человек, который ходит вот так.
Ким сделал несколько шагов, придав своей фигуре натянутый, деревянный вид.
— Да. Но всякий мог видеть его.
Толпа прислушивалась к разговору, затаив дыхание.
— Это правда, — сказал Ким. — Но я скажу больше. Взгляни теперь. Сначала великий человек ходит вот так. Потом он думает вот так. (Ким провел указательным пальцем по лбу и потом вниз до края челюсти.) Вдруг он ломает пальцы — вот так. Вдруг берет шляпу под мышку с левой стороны. (Ким изобразил это движение, стоя прямо, словно аист.)
Старик вздохнул, от изумления он не мог выговорить ни слова. Толпа вздрогнула.
— Так… так… так!.. Но что он делает, когда собирается отдать приказание?
— Он потирает кожу на затылке — вот так. Потом опускает палец на стол и слегка втягивает воздух ноздрями. Потом он говорит: «Отправьте такой-то, такой-то полк. Вызовите такие-то пушки».
Старик с трудом поднялся и отдал честь.
— Потому что, — Ким перевел на туземное наречие решительные слова, слышанные им в Умбалле — потому что, сказал он, нам следовало сделать это давно. Это не война — это наказание.
— Довольно. Я верю. Я видел его таким в дыму сражений. Видел и слышал. Это он!
— Я не видел дыма, — голос Кима принял восторженно-певучий тон шарлатана-предсказателя, сидящего на дороге. — Я видел это во тьме. Сначала пришел один человек, чтобы объяснить дело. Потом приехали всадники. Затем явился он в круге света. Остальные следовали за ним, как я говорил. Старик, сказал я правду?
— Это он! Нет никакого сомнения — это он!
Толпа протяжно, прерывисто вздохнула, глядя то на старика, внимательно слушавшего, то на оборванца Кима, силуэт которого выделялся в пурпурных сумерках.
— Говорил я или не говорил, что он из другого мира? — с гордостью воскликнул лама. — Он — Всеобщий Друг! Он друг звезд!
— По крайней мере, это не касается нас! — крикнул кто-то из толпы. — О, молодой предсказатель, если ты владеешь этим даром… у меня есть корова, красная с пятнами… Почем знать, может быть, она сестра твоему Красному Быку…
— Меня это не касается, — сказал Ким. — Моим звездам нет дела до твоего скота.
— Но она очень большая, — вмешалась какая-то женщина. — Мой муж — буйвол; иначе он выбрал бы другие слова. Скажи мне, выздоровеет ли она?
Будь Ким обыкновенным мальчиком, он продолжал бы игру, но он не напрасно изучал тринадцать лет город Лагор и всех факиров у ворот Таксали, и он научился понимать человеческую натуру.
Жрец искоса, с некоторой горечью смотрел на него — сухая, уничтожающая улыбка играла на его губах.
— Разве в деревне нет жреца? Мне казалось, что я только что видел одного — и очень важного! — крикнул Ким.
— Да, но… — начала женщина.
— Но ты и твой муж надеялись, что твоя корова может быть излечена ради нескольких слов благодарности? — Стрела попала в цель: это была самая глупая пара в деревне. — Нехорошо отказывать храму в жертве. Дай теленка своему жрецу, и, если только твои боги не разгневались на тебя бесповоротно, корова даст тебе молока через месяц.
— Ты мастер своего дела, — одобрительно проговорил жрец. — Упражняйся ты сорок лет в хитрости, не мог бы быть ловчее. Наверно, ты обогатил этого старика?
— Немного муки, немного масла и щепотка кардамона, — ответил Ким, вскакивая при похвале, но сохраняя осторожность, — можно ли разбогатеть от этого? А он, как ты видишь, безумный. Но это помогает мне, пока я изучаю Путь.
Он знал, как факиры у Таксалийских ворот разговаривали между собой, и подражал даже интонациям голоса их распутных учеников.
— Что такое его искание — истинно ли оно или прикрывает какие-нибудь иные цели? Это может быть для него настоящим сокровищем.
— Он безумен, совершенно безумен. Вот и все.
Старик воин подошел, хромая, и спросил Кима, не воспользуется ли он его гостеприимством на эту ночь. Жрец посоветовал Киму принять это приглашение, но настаивал, что честь пригласить ламу принадлежит храму. Лама простодушно улыбнулся при этих словах. Ким смотрел то на одного, то на другого и вывел свои заключения.
— Где деньги? — шепотом спросил он старика, отозвав его в темный уголок.
— У меня за пазухой. Где же они могут быть?
— Отдай мне их. Потихоньку и поскорее.
— Но зачем? Ведь здесь не надо покупать билета.
— Твой я ученик или нет? Разве я не охраняю твои старые ноги в пути? Дай мне деньги, а на заре я возвращу их тебе. — Он просунул руку за пояс ламы и вынул кошелек.
— Пусть будет так, пусть будет так. — Старик покачал головой. — Это обширный и страшный мир. Я не знал, что в нем живет столько людей.
На следующее утро жрец был в очень дурном настроении, а лама вполне счастлив. Ким провел чрезвычайно приятный вечер со стариком, который принес свою кавалерийскую саблю и, покачивая ее на своих коленях, рассказывал про восстание и молодых капитанов, уже тридцать лет лежавших в могилах, пока Ким не заснул.
