Константин Паустовский - Бригантина, 69–70
Человек с удочкой полнее всего может «впитать» все впечатления от дождя, ветра, утра, вечера. При этом он остается участником «игры», а не посторонним болельщиком.
Не будет преувеличением сказать, что рыбная ловля для отца занимала место где-то совсем рядом с литературной работой, может, даже с ней наравне. Он не раз говорил, что если его лишить возможности удить, он не сможет писать.
Значит, рыбная ловля была для него полноценным элементом творческой работы. Говорить же во всеуслышание об интимных сторонах творчества он избегал и даже считал преступлением. Поэтому в рыболовных рассказах он обходил эту тему и сосредоточил внимание на самом лове и на том, что его окружает. Порой в таких рассказах он позволял себе даже «спускать» охотничий инстинкт, подавляемый в жизни. Иногда это приводило к забавным ситуациям.
Так, в то памятное «охотничье» лето он очень любил рассказывать, как однажды, возвращаясь домой с удочками, повстречал в лугах двух москвичей профессорского вида, прикативших на «Победе». Они яростно шлепали по воде спиннингами возле характерного мыса на большой луговой протоке. Отец пожалел их и сказал, что, живя здесь не первый год, может ручаться, что в этом месте ловить на спиннинг совершенно бесполезно.
— Что вы нам втираете очки, гражданин, — ответил один из приезжих. — Ведь у Паустовского написано, что именно здесь он таскал отличных судаков. Могли бы знать, раз давно тут живете…
Они приняли отца за соперника, пожелавшего согнать их с хорошего места.
Много позже, когда отец жил уже в Тарусе, его излюбленным местом рыбной ловли стала не Ока, а маленькая речка Таруска, шумевшая по камням позади сада. Как на всех небольших речках, на Таруске мели перемежались с молчаливыми омутами, отражавшими одинокие ветлы и высокие кучевые облака.
Если идти по Таруске вверх, то сначала нужно пересечь широкую луговую долину, по краям которой поднимаются леса. Река здесь долго петляет среди огородов и лугов, затем у маленькой тихой деревеньки Сутормино круто поворачивает влево и прорезает большое холмище. Здесь, где-нибудь под высоким лесистым берегом, или еще дальше, на Ильинском омуте, я обычно находил отца, когда приезжал в Тарусу летним вечером.
Мы возвращались домой в глубоких сумерках. В кустах по краям тропинки белели валуны. В Тарусе вообще очень много выходов известняка, и этим она напомнила мне далекие Ливны.
Теперь на высоком берегу над Таруской — отцовская могила.
Вот пока все… Задача моя была скромной. Я только хотел рассказать о «географичности» своих детских впечатлений, которые формировались под влиянием отца.
Я имею в зиду не узконаучное, а более емкое содержание этого слова. Ведь для отца география прежде всего была общением с природой, и он не делал в этом смысле различий между путешествиями, походами, чтением морских лоций и рыбной ловлей.
Владислав КОВАЛЕВ
Тур Хейердал: «Я верю в древнего человека»
Прошло уже много месяцев с того дня, когда, отчалив от марокканского берега (местечко Сафи) и отдавшись Канарскому течению, папирусная «Ра» взяла курс на Центральную Америку. Кроме Хейердала, на ее борту было шесть участников: мексиканец Сантьяго Геновесе, американец Норман Бейкер, итальянец Карло Маури, африканец Абдулла Джибрин, египтянин Жорж Сориал и русский врач Юрий Сенкевич. На «Ра» стоял парус, выполненный, как и сама лодка, со всеми тонкостями древнего мореходного искусства, радиостанция, являющаяся чуть ли не единственной современной деталью экипировки «Ра». В плавании не было официального повара. Каждый из участников, когда подходил его черед, сам становился искусным кулинаром. И сделано это не только из соображений экономии человеческого труда. Из довольно однообразной провизии: сушеных фруктов, овощей, мяса (никаких консервов, все как у древних), так было легче делать более разнообразное меню. Ведь каждый из участников должен был внести (и внес) в приготовление блюда свой неповторимый национальный колорит.
Давайте теперь подумаем: зачем Хейердал предпринимал это экзотичное и совсем не безопасное плавание? Ведь, как свидетельствовала еще задолго до плавания шведская газета «Афтенбладет», воды Вест-Индии в июне — июле чреваты ураганами, и вероятность того, что «Ра» попадет хотя бы в один из них, была достаточно велика. Кроме того, подобные лодки не использовались людьми более двух тысяч лет, последнее упоминание о них мы встречаем в библии. А современные пророки утверждали, что «Ра» просто сгниет в пути.
И вправду, зачем нужно было Хейердалу это рискованное путешествие? Зачем ему, окруженному славой и уважением, обладающему именем, которое открывает перед ним любые двери, рисковать, когда уже за плечами не один десяток лет напряженной борьбы и забот? Может быть, ему не давали покоя подвиги Бомбара, Чичестера или того смельчака, который задумал весной 1969 года на веслах пересечь Атлантику? Нет, не это. (Хотя в принципе можно утверждать и обратное — честолюбие ведь никогда не было чуждо капитану «Кон-Тики».) Хейердал — ученый, и его новое плавание прежде всего новый эксперимент, необходимый ему для того, чтобы проиллюстрировать собственные идеи, доказать: для древних народов, в частности средиземноморских, океан не был непреодолимым барьером — ни мореходным, ни психологическим. Человек древних эр был более гармонично вписан в природу, хорошо ее чувствовал и знал. Именно в этом точка опоры Хейердала, ключ к его экспериментам, как первому — плаванию на бальсовом плоте «Кон-Тики», так и второму, начавшемуся в мае месяце прошлого года. Отсюда историческая экипировка «Ра» и исторический маршрут, которым (так считает Хейердал) древние мореплаватели ходили на Американский континент еще задолго до Колумба и Лейва Эйриксона Удачливого.
Конечно, нынешним участникам плавания психологически пришлось сложнее, чем их предшественникам из древности. Для последних океан был естественным местом жизни, а папирус — самым надежным и крепким материалом. Кроме того, в морские течения, приливы и отливы древние люди, очевидно, верили так же, как мы в метро или «Красную стрелу», курсирующую между Москвой и Ленинградом.
Современные люди по-другому строят свои отношения с природой. Океан для них — препятствие, которое нужно преодолевать или на воздушном лайнере, или в крайнем случае на хорошей морской яхте. Отсюда и отношение к «Ра» как к чему-то слишком ненадежному, эфемерному.
В то же время здравый смысл говорил о том, что, пользуясь папирусной лодкой, Хейердал рисковал значительно меньше, чем Бомбар или тот же англичанин, переплывший на веслах океан. Надувная лодка Бомбара могла лопнуть от перегрева, встречи с акулой, которой ничего не стоило пропороть резиновую ткань, наконец, от несчастной случайности, от которой никто и никогда не застрахован. У англичанина могло сломаться весло, прохудиться корпус. Папирус же, даже если бы «Ра» вся прохудилась, все равно не терял своей плавучести.
