Густав Эмар - Сакрамента
— Сеньор дон Рамон Аремеро, — отвечал столь же вежливым тоном дон Гутьерре, — все мои просьбы не привели ни к чему, но, может быть, у вас это получится лучше.
— Слышите, что говорит ваш батюшка, сеньориты? — продолжал молодой человек, обращаясь к девушкам и снова кланяясь. — Неужели празднества Малибрана и Мананциаля note 8 затмят Медельен! Не забывайте, сеньориты, что только вы одни и можете принести нам победу.
Дон Мигуэль вздрогнул, увидев дона Рамона, и нахмурил брови. Взгляды мужчин скрестились и красноречиво выразили взаимную неприязнь молодых людей.
Дон Рамон с презрительной улыбкой отвернулся; дон Мигуэль опустил глаза, чтобы скрыть сверкавший в них гнев.
— В самом деле, почему вы не желаете исполнить такую естественную просьбу? — с горечью проговорил он. — Смилуйтесь же, сеньориты, и станцуйте, раз вас об этом просят.
Сакрамента слегка побледнела и взглянула на дона Мигуэля с выражением горестного упрека, а затем, пошептавшись с сестрой, сказала:
— Хорошо, я буду танцевать. Вашу руку, дон Мигуэль.
— А вы, сеньорита? — спросил дон Рамон Жезюситу, предлагая ей руку.
— Я буду смотреть, — сухо отвечала она.
Молодой человек с досадой закусил губу и, почтительно наклонившись, удалился.
Дон Мигуэль взял руку Сакраменты, слегка дрожавшую в его руке, и проводил ее под громкие, восторженные возгласы и рукоплескания толпы, устремившейся вслед за танцовщицей.
Вихуэлы и ярабэ гремели со все возрастающей силой, приглашая танцоров не медлить.
Как только Сакрамента вышла на середину площадки, по обе стороны ее, как по команде, образовались две группы зрителей: во главе первой был дон Рамон, а во главе второй — дон Мигуэль.
Испанские танцы существенно отличаются от наших в том смысле, что, подобно танцам древних, они носят символический характер, который сохранила, по-видимому, единственно иберийская раса; он недоступен пониманию непосвященных, и только люди сведущие способны правильно их истолковать.
Сакрамента танцевала уже в течение нескольких минут, когда дон Рамон снял шляпу и, почтительно поклонившись девушке, подал ее ей.
Сакрамента улыбаясь взяла шляпу и, держа ее в руке, продолжала танцевать.
Почти тотчас же из толпы выступил дон Ремиго и тоже протянул шляпу девушке. Та точно так же взяла ее и продолжала танцевать, теперь уже держа по шляпе в каждой руке.
Аплодисменты удвоились.
Тогда дон Мигуэль сделал шаг вперед, снял шляпу и, улучив удобный момент, осторожно надел ее на голову кузины.
Дон Рамон вызывающе глядел на соперника и, отстегнув свой шелковый пояс, накинул его на плечо девушки, неутомимо продолжавшей танцевать.
Дон Мигуэль ответил презрительной улыбкой, отстегнув портупею своей шпаги, он как бы скрестил на плече Сакраменты свое оружие с поясом дона Рамона.
Странное зрелище представляла собой Сакрамента, танцевавшая, не выпуская из рук врученных ей вещей.
Вдруг дон Рамон крикнул пронзительным голосом:
— Бомба!
Музыканты мгновенно смолкли. И тогда запел дон Рамон.
Однако это был не хорошо всем известный романс, а импровизация на его мелодию, восхвалявшая красоту очаровательной танцовщицы.
Когда он умолк, его место занял дон Мигуэль.
— Леттра! — крикнул он и запел.
Таким образом в течение нескольких минут молодые люди вели эту песенную дуэль.
Наконец, уставшая от столь продолжительного танца, Сакрамента, с трудом сдерживая внутреннюю дрожь, направилась к отцу, следившему с живейшим интересом за всеми перипетиями этой сцены.
Мгновенно воцарилась тишина. Теперь должен был последовать выкуп залогов, которые были вручены танцовщице.
По традиции за каждый залог следовало уплатить по одному медио.
Молодые люди поспешили к Сакраменте и выкупили У нее свои вещи.
— Боже милостивый! Сеньор дон Мигуэль, — с иронией сказал дон Рамон, — какая у вас великолепная шпага! Я был бы в восторге обменять ее на свою.
— Сеньор кабальеро, — отвечал дон Мигуэль с любезнейшей улыбкой, — нет ничего легче заполучить ее. Стоит всего лишь отнять ее у меня.
— Виноват, сеньор, — вмешался в разговор человек, внимательно наблюдавший за происходящим, — позвольте мне, пожалуйста, уладить дело. Вы чужестранец, тогда как я вот уже два года живу в Медельене и — видит Бог! — я хочу, чтобы празднество завершилось благополучно.
С этими словами незнакомец обнажил мачете и воткнул его в землю между молодыми людьми.
— Ура дону Луису Морэну! Да здравствуют французы! — грянула толпа с нескрываемой радостью.
Дон Луис Морэн, или, правильнее сказать, Луи Морэн, знаменитый лесной бродяга, внезапно появившийся на празднестве, был высокий сухопарый человек лет сорока с мужественной и одновременнно добродушной физиономией.
Он, по-видимому, был хорошо здесь известен и пользовался всеобщей симпатией.
— Извините меня, сеньоры, — продолжал лесной бродяга, — что я так бесцеремонно вмешиваюсь в ваш разговор, но я позволю себе сослаться на мнение всех присутствующих; я убежден, что они тоже признают за мной исключительное право положить конец вашей ссоре.
Толпа, так неожиданно призванная в свидетели, отвечала оглушительными криками и неистовыми аплодисментами.
Дон Рамон вежливо поклонился французу.
— Хотя вы и иностранец, сеньор, — вежливо сказал он, — но, как постоянный житель Медельена, вы имеете преимущественное право со мною драться, и я от всего сердца принимаю ваш вызов.
И с этими словами воткнул свой мачете в землю рядом с мачете дона Луиса.
Дон Мигуэль хотел было воспротивиться этому решению, но, несмотря на все его желание помириться с доном Рамоном, зрители не желали на это согласиться, и ему поневоле пришлось уступить.
— Сеньор дон Мигуэль, — с нарочитым упорством продолжал француз, — ведь вам хорошо известно, как диктует обычай завершать празднество, дабы выразить танцовщицам вполне заслуженное признание. Я выступаю от имени жителей Медельена, которых, естественно, не могло не оскорбить грубое поведение этого кабальеро, поэтому позвольте мне преподать ему вполне заслуженный урок. У вас будет возможность встретиться с ним позже, я обещаю, что сам сведу вас.
Слушая слова француза, дон Рамон краснел, досадливо кусал губы и всеми силами старался не обнаружить обуревавшего его гнева.
— Приступим поскорее к делу, сеньор, — вскричал он, — и смотрите, как бы вам самому не пришлось получить урок, который вы так самоуверенно обещаете преподать мне!
— Я сомневаюсь в этом, сеньор, — спокойно возразил француз. — Вы слишком возбуждены и даете волю гневу там, где полагается соблюдать вежливость. Я весьма сожалею, но вы будете побеждены… Кстати, каковы условия поединка?
