Луи Буссенар - Капитан Ртуть
Питух решил, что следует держаться с достоинством.
– Несомненно… господин Ртуть делает нам честь… я очень признателен, но боюсь показаться навязчивым…
Бедняк рассмеялся:
– Брось ломаться! Кто пойдет с тобой?
– Трое плюс я – не многовато?
– Вовсе нет. Бутылочки толстопузенькие.
Надо вам сказать, что три зуава, всегда следующие по пятам за горнистом, насторожили уши с первых же слов Бедняка. Эти дисциплинированные солдаты были готовы немедленно выполнить приказ.
– Итак, – пыжился Питух, – если господин Ртуть снизошел до любезного приглашения… мы готовы… Толстяк, Чепрак, Булочка!
– Здесь, сержант!
– Знакомьтесь, месье…
– …Бедняк, к вашим услугам! Волонтер контргерильи и первый министр его превосходительства господина Ртуть.
Зуавы отдали честь.
– А теперь, – скомандовал Бедняк, – раз, два, направо – шагом марш!
Солдаты вышли из палатки и двинулись по лагерю. Стояла полная тишина. Усталость одолела воинов, слышались лишь голоса часовых.
Гости с любопытством разглядывали капитана, который вышел их встречать. Правду сказать – они едва узнали его. Тогда, в бою, Ртуть спустился с башни взлохмаченный, оборванный, с лицом, залитым кровью, и с почерневшими руками.
Сейчас капитан нарядился в изящный серый камзол[61], ловко схватывающий его тонкую талию. Руки у него были как у девушки, миниатюрные ноги обуты в желтые ботинки, а гетры[62] – под цвет серых штанов. Прелестное лицо с тонкими чертами, чистый лоб и черные глаза, сверкающие, как бриллианты.
Капитан протянул руки друзьям, и взгляд его был так добродушен и сердечен, что Питух не удержался и воскликнул:
– Вы славный малый, капитан Ртуть!
Все заняли места, откупорили бутылки, чокнулись. Вино искрилось и пенилось.
– Да, – изрек Питух, – так жить можно…
Тут Толстяк поднялся и произнес умильным голосом, положа руку на сердце:
– Предлагаю выпить за здоровье господина Ртуть!
– Господин! – вскричал капитан с притворным возмущением. – Я требую, чтобы это слово было вычеркнуто из вашего лексикона. Я – Ртуть, друг и товарищ по оружию. Спросите у Бедняка! Я требую, чтобы меня не называли ни господином, ни даже капитаном, а просто Ртуть. А если вы хотите сделать мне приятное, перейдем на «ты»!
– Ой, – сказал Питух. – Это слишком!
– Вовсе нет! Так принято между братьями. Сегодня мы все равны в битве за родину и знамя… Питух, дай мне руку и скажи, что мы – друзья…
Питух медлил: уж очень элегантен этот проклятый Ртуть. Да что там думать, дело не в сером камзоле, а в человеке!
– Я тебе верю, вот моя лапа!
– Вы знаете, – продолжил Ртуть, – что я в хороших отношениях с командиром де Тюсе…
– Недаром он нас так увлажняет!
– Так вот, я попрошу его оказать мне милость…
– Он ни в чем не отказывает вам… то есть тебе, – промолвил Питух.
– Я хотел бы получить от него позволение организовать маленький, совершенно независимый отряд… французских партизан. Представляете… Если война будет продолжаться – а мне кажется, она не скоро кончится, – мы станем вольными стрелками. Нас будет немного, не более пятидесяти человек, но все проверенные и преданные бойцы. Один за всех, все за одного. Вам это нравится?
– Еще бы! – подал голос Бомба, молчавший до сих пор. – Знаешь, товарищ Ртуть, раньше я был отъявленным негодяем. А сейчас мне кажется, что с тобой я снова стану честным человеком.
– А я, – сказал Толстяк, – всегда мечтал об этом. Раздавать удары – направо, налево и прямо! Я присоединяюсь!
– И мы, – подтвердили Чепрак и Булочка. Питух не отвечал. Казалось, его что-то смущало.
– Ну, а ты, друг-горнист? Знаешь, мне бы очень хотелось, чтоб ты был с нами.
– Мне тоже хотелось бы! Но ведь такое дело… я – сержант, зуав, на сверхсрочной службе. Я привязан…
– Ты не понял, – перебил Ртуть. – Мы все обговорим с де Тюсе. Ты и твои товарищи останетесь зуавами, но будете приписаны к отряду капитана Ртуть.
– Ах так! Устрой все и дай мне знать. Ты увидишь, что я не боюсь работы!
– Я ставлю одно условие, – со смехом проговорилЧепрак.
– Какое?
– Ты, Ртуть, знаешь все. Объясни нам…
– …что мы делаем здесь, в Мексике, – окончил Толстяк.
Ртуть тоже засмеялся. Ему часто задавали этот вопрос, и он знал, как трудно ответить.
– Друзья, – произнес капитан, – когда Франция посылает вас на смерть, нечего рассуждать, вперед! Я, наверное, не больше вашего в этом понимаю, но иду за знаменем – и не рассуждаю. Потом все поймем…
– Вот, что я вам говорил? – воскликнул Питух. – Франция – как мать родная. Если ее обижают – бей подлецов, и точка!
В эту минуту раздался оглушительный взрыв. Было пять часов утра, солнце еще не взошло. На черном небе показалось мерцающее зарево в огромных клубах дыма.
– Что это? – спросил Бедняк.
Второй взрыв не дал ему договорить. Словно по воле дьявола начался чудовищный гул, земля задрожала, адские силы над Пуэблой метали громы и молнии. Снопы пламени устремлялись ввысь. Звуки взрывов, отголоски ударов перекликались и смешивались.
Первые лучи восходящего солнца осветили несчастный город, корчащийся в предсмертной агонии. Понемногу взрывы стихли.
Наступила тяжелая, странная, торжественная тишина. Затем со всех сторон горны пропели сигнал о прекращении огня. Парламентер генерала Мендоса предстал в штабе Форея и передал письмо о капитуляции. Штабные офицеры помчались разносить весть.
Капитуляция! Двадцать тысяч французов единодушно приветствовали победу. Радость их была безгранична. Трехцветный французский флаг, реющий на ветру, казалось, исполнял гимн радости.
Потом солдаты, измученные беспрерывными сражениями, почувствовали передышку, ощущение блаженства, счастья. Пуэблу взяли – конец войне, можно вернуться домой, туда, за океан… Вернуться в родную деревню – старушка-мать всплеснет руками, завидев бравого солдата, вышагивающего по главной улице. Друзья умрут от зависти. А многих ждет и улыбка очаровательной землячки, пролившей столько слез в разлуке.
Да здравствует Франция! Да здравствует радость! Победителями овладело какое-то исступление. Под песнь горна и грохот барабанов солдаты встали в строй. Храбрецы не дрогнули в бою, преодолели все. Теперь слезы навертывались на глаза от сознания торжественности происходящего.
Начальство сообщило: гарнизон Пуэблы не будет считаться плененным. Очевидно, большинство мексиканцев все-таки сдадутся в плен. Но не исключено, что некоторые попытаются пройти через окружение. Этому следует препятствовать, но по возможности избегать кровопролития. Лежачего не бьют.
