Мишель Зевако - Принцесса из рода Борджиа
В блеске этой роскоши таилось что-то угрожающее и восхитительное, как если бы она принадлежала какой-нибудь восточной правительнице, какой-нибудь императрице, из прихоти дарящей подданным любовь или сеющей смерть.
Палач бесстрастно прошел мимо этих чудес, ведомый своим немым провожатым. Вскоре он достиг комнаты, которая была расположена с той стороны дворца, что выходила к Сене, и напоминала мрачный вестибюль у входа. Комната была голая, холодная, сырая, безо всякой мебели; только вдоль серых стен по железным крюкам были развешаны цепи. Любому посетителю могло показаться, будто из волшебных покоев феи он внезапно перенесся в темницу, где ожидали своей участи приговоренные к казни!
Сейчас там находилась женщина в траурном одеянии; голову ее покрывала накидка из черных кружев. Ее лица нельзя было разглядеть; на руке ее сверкал перстень, похожий на перстень Фарнезе и с теми же знаками. Но перстень кардинала был железный, а этот, блиставший на руке женщины, — золотой. Магические символы на нем были выложены из бриллиантов, переливавшихся даже в полумраке комнаты. Это была та самая женщина, которую мы уже видели мельком на Гревской площади, та, которую Фарнезе называл «Ваше Святейшество». Это была Фауста!
Первый же взгляд Клода упал на кольцо; казалось, именно его он и ожидал увидеть. Палач вздрогнул и опустился на колени, прошептав:
— Государыня!..
А затем, замирая от ужаса и благоговения, он коснулся лбом плит пола.
Голосом, который убаюкивал, как музыка любви, и наводил ужас, как глас грозного архангела, Фауста произнесла со странной завораживающей торжественностью:
— Палач! Мы, главная священнослужительница ордена, которому вы поклялись повиноваться, судили и приговорили к смерти человеческое существо, чья жизнь мешает священным планам, хранительницей которых мы являемся. Палач! Вы согласились быть исполнителем секретных приговоров, которые призваны осуществить Божественное правосудие… Войдите же в комнату смерти, где ждет осужденная, и сделайте свое дело…
Клод поднял голову и протянул руки к Фаусте.
— Вы хотите говорить с нами? Мы вам разрешаем… — сказала Фауста.
— Государыня, — начал Клод, трепеща, — я, жалкий и смиренный, осмеливаюсь обратиться с просьбой к ослепительному Величеству, у ног которого я распростерт…
— Говорите, палач: мы пришли на эту землю, чтобы не только карать, но еще и утешать…
— Утешать!.. Да-да! Я нуждаюсь именно в утешении… Мои бессонные ночи населены призраками. Ветер приносит мне стоны и проклятия тех, кого я убил… Напрасно кричу я, что был только инструментом людского правосудия! Напрасно молю я всемогущего Бога дать немного успокоения моей душе! Я не могу думать о смерти без ужаса, и лишь этот ужас мешает мне убить себя! Я боюсь, государыня! Я боюсь умереть без отпущения грехов, которое было мне обещано вашим посланцем!.. За два года, с тех пор, как я поклялся повиноваться, я трижды должен был приходить сюда для исполнения моей зловещей службы… и Сена никому не выдала тайны трех трупов, которые я бросил ей!..
Ужасающие рыдания вырвались у Клода; весь его облик говорил о страшных душевных муках. Он прижался лбом к полу и глухо промолвил:
— Я советовался с двадцатью докторами, но, узнав, кем я был, ни один из них не захотел мне помочь! Я взывал к милосердию доброй сотни священников, но ни один не захотел осенить мою голову искупительным крестом, который вернул бы мне покой! Вашему посланцу, государыня, я поначалу вернул золото, которое он мне давал… но когда он пообещал мне святое прощение, я подписал договор! Три раза я повиновался вам, государыня! Но силы мои на исходе, ужас душит меня, я вижу перед собой разверзающиеся бездны вечного проклятия… Государыня, будьте милостивы ко мне!..
— Вы правильно сделали, решив открыть мне свою душу, — сказала Фауста проникновенным тоном. — Палач, ваши испытания кончились. Идите завтра в Собор Парижской Богоматери. После мессы вы явитесь на исповедь, но не к простому священнику, а к князю Церкви, наделенному всем могуществом Ее Святейшества. Ее Святейшество ниспошлет вам отпущение грехов, которое сделает вас таким же человеком, как и другие: вас покинут кошмарные видения, и вы уснете в райском умиротворении…
И она прибавила, повелительным жестом указывая на дверь:
— Теперь, палач, ступай!.. Угаси еще одну жизнь!.. В награду тебе завтра же будут прощены все твои убийства, и ты избавишься от всех твоих призраков…
Клод поднялся, его лицо осветилось каким-то чудовищным восторгом. Страшная решимость была написана на нем.
— Вы говорите, — пробормотал он, — мне будет прощено все мое прошлое?..
— Да, ты будешь прощен!
— И что эта казнь последняя… что после этой женщины я не убью больше никого?
— Эта женщина станет твоей последней жертвой!
— Так пусть же она умрет! — прорычал Клод, направляясь к комнате смерти.
Тот, кто лежал у ног Фаусты, был человеком; тот же, кто шел теперь тяжелой поступью к указанной двери — был палачом!.. Проводив его взглядом, Фауста приблизилась к еле заметному зарешеченному окошку и принялась следить за тем, что происходило в комнате смерти…
Это было просторное помещение, пристроенное к стенам дома таким образом, что оно нависало над Сеной. В нем не было окон. Лампа, подвешенная к очень высокому потолку, не освещала комнату, а только подчеркивала полумрак и, если можно так выразиться, придавала рельефность теням, сгустившимся в этом приюте скорби. Стены были обшиты плохо обструганными досками. Они же устилали пол.
В центре комнаты виднелись пазы закрытого люка, к кольцу которого была привязана веревка. Она поднималась к потолку, а затем по системе блоков спускалась вдоль одной из стен к крюку, прочно вбитому в дерево. Стоило развязать узел, как веревка начинала скользить по роликам, а крышка люка не удерживаемая ею более, падала…
Тот, кто находился на этой крышке, проваливался вниз. Внизу текла Сена — слышался шум воды, похожий на плач, и плеск, похожий на проклятия.
Палач принес с собой мешок с веревками… Ему предстояло связать и задушить жертву, а потом толкнуть труп на люк и опустить крышку…
Войдя, Клод увидел в глубине комнаты в бледном рассеянном свете ту, кого он должен был убить. Она лежала на полу, потеряв от ужаса сознание; ее голова, обернутая черным мешком, касалась крышки люка. Она не двигалась… Возможно, она уже и не дышала… Палач вздохнул от разочарования… или от стыда?
— Кто эта несчастная? — прошептал он. — Что она сделала? Почему должна умереть?
Он долго не мог унять дрожь. Жертвами трех предыдущих казней были мужчины, и борьба, чудовищная борьба будила в нем дикого зверя, который никого не щадит… Но сейчас перед ним лежала женщина… молодая, красивая, может быть, невинная… кто знает?.. Несчастное создание, убивать которое ему не хотелось. Однако девушка обречена, голова уже на роковом люке… словно ему остается всего лишь столкнуть ее в смерть!.. Клод отвернулся… Нет! Никогда у него не хватит мужества занести руку над своей последней жертвой!
