Пьер Бенуа - Забытый
Тут я должен сделать отступление и сообщить читателю, что хотя я не забияка по натуре, но могу постоять за себя,
особенно в поединке на шпагах. В 1914 году на большом турнире в Буа-Коломб я имел честь выступать против месье Жан-Жозефа Рено. Я одержал верх над ним семью касаниями против пяти. Я даже получил приз в виде бронзовой художественной вещицы, которую затем продал, чтобы приобрести себе сочинения Луи Блана, одного из тех философов, которые больше других способствовали моему интеллектуальному развитию.
Жерис-хан, я это тотчас заметил, был сам мастером по части фехтования. Но как бы то ни было — факт: он рассчитывал проколоть меня, как жаворонка вертелом, и неожиданное сопротивление вывело его из себя.
Он начал с того, что нанес мне прямой удар, который буквально рассек бы меня пополам, если бы я не уклонился. Я парировал приемом contre de sixte и ответил «двойным свободным», — тоже не шутка! Но это животное, очевидно, знало его наизусть и отбило очень хорошим septime seconde. Однако он сделал ошибку, бросившись на меня затем с азартом. Я отразил приемом quarte, чуть короче, чем следовало, и, в свою очередь, бросился на него. Проклятие, он снова парировал!
— Так вот как! — подумал я. — Ну, погоди, малыш, я тебя развлеку минуты две, я потом преподнесу тебе свой Трафальгар!
Я имел в виду классический удар, которому научил меня мой учитель Бодри. Но тут произошло нечто невероятное. Прежде чем я собрался его нанести, Жерис-хан проделал его. Я едва успел отразить его приемом того же учителя. После этого бесполезно было продолжать. Пройдя одну и ту же школу, мы могли драться всю жизнь, нанося удары и парируя их, парируя и нанося удары, — безо всякого результата.
Мы одновременно шпагами приветствовали друг друга.
В сборнике избранных стихотворений Виктора Гюго, который составил месье Штег, есть очень любопытная страница, озаглавленная: «Свадьба Роланда». Роланд и Оливье дрались два дня. Ночь спустилась в третий раз. Они вдруг замечают, что учились оба в одном и том же месте и что, следовательно, поединок их кончится ничем. Выходят они из этого положения, право, очень мило. Оливье предлагает Роланду руку своей сестры, и тот соглашается.
Я почувствовал, что надо пойти на какой-нибудь компромисс, чтобы положить конец этому нелепому недоразумению.
— Если бы, — сказал я, — право собственности не было отменено в Оссиплури, я знаю, дорогой месье и друг, что бы я имел удовольствие предложить вам.
Я видел, что глаза у него загорелись; он понял. Тем не менее он попытался сохранить благопристойность.
— Я не совсем понимаю, — начал он.
— Полноте, полноте, — остановил я его простодушным тоном, — не будьте ребенком.
— Месье.
— Поспешим. День занимается. Утро не должно застать нас здесь.
С этими словами я развернул газету, в которой была диадема. Камни засияли. У моего противника в глазах вспыхнули жадные огоньки.
— Ах, да эта диадема разбирается, — мило сказал я.
В самом деле, все шесть рядов драгоценных камней отделялись без труда.
— Чрезвычайно удобно, — продолжал я, — раз хочешь предложить верному другу скромный подарок на память.
Жерис-хан продолжал рассматривать камни. Как я гордился в эту минуту тем, что сумел справиться с этим грозным человеком!
— Если бы вы были на моем месте, — сказал я, — который из этих чудесных шести рядов каменьев вам было бы приятно предложить упомянутому мною другу в знак глубокого уважения к его искусству владеть шпагой?
— Ряд бриллиантов, — хрипло отозвался он.
— Я не совсем согласен с вами, — ответил я весьма спокойно. — Бриллианты эти очень красивы. Но, уверяю вас, в Лондоне или Париже они котировались бы вдвое дешевле, чем эти роскошные рубины.
— Вы это знаете наверное?
— Даю вам слово, — отвечал я с большим достоинством, — слово французского офицера.
Он не возражал и поспешил молча запрятать в широкий карман своего мехового пальто ряд рубинов, который я протянул ему.
— Что вы теперь предпримете? — спросил он.
Я улыбнулся.
— Эго уж мое дело. Позвольте проститься с вами. Надеюсь, что у нас обоих сохранится приятное воспоминание об этой встрече. Мы одинаково заинтересованы в том, чтобы о ней никто не узнал. Я дал вам слово. Могу ли я рассчитывать на ваше?
— Можете.
Мы распрощались, будто лучшие друзья.
Было уже светло, когда я подошел к автомобилю. Я был неприятно изумлен, найдя Баязета храпящим, как чехословацкий «волчок». Несчастный воспользовался моим отсутствием и напился. Он не мог управлять автомобилем. Я едва добился от
него указаний — по какой дороге ехать. Я сел к рулю и двинулся четвертой скоростью. Ах, что за ночь! Великий боже, что за ночь! Можно сказать, что со вчерашнего дня, с двенадцати часов, я времени даром не терял.
— Здесь, — произнес Баязет заплетающимся языком.
Я остановил автомобиль и, посмотрев на часы, с радостью убедился, что всего без десяти шесть. Мандан, вы помните, назначила мне свидание на шесть часов.
Место было в самом деле прелестное. Милое швейцарское шале у самых городских ворот… кругом роскошные деревья, в ветвях которых начинали просыпаться птицы… Я слушал, исполненный радости, веселое щебетанье этого крылатого мирка. Только одна подробность омрачала мое настроение: в шале был народ, притом народ шумный. Я отчетливо слышал пение, звон стаканов, бутылок. Я невольно подумал, что Мандан могла бы выбрать место поспокойнее.
Вдруг кровь застыла у меня в жилах. Я услыхал, что меня окликают. Меня звала женщина, и эта женщина не была Мандан.
— Этьен! Вы — здесь! Какой славный сюрприз! Я обернулся в ужасе и увидел — Лили Ториньи. Она стояла в дверях шале. Она направлялась ко мне.
— Какой славный сюрприз!
Мало-помалу у меня в душе ужас сменился восхищением. Лили Ториньи, в бальном туалете, смело декольтированная, была еще красивее, чем накануне. Утренний ветерок развевал ее белокурые кудряшки, и в них играли юные солнечные лучи. Ее влажные розовые губки приоткрывались, когда она говорила со мной. Как я мог до такой степени изменить себе, чтобы хотя на минуту предпочесть смуглую Мандан этому маленькому чуду в розовых и золотых тонах — моей милой Лили, — этого я в данный момент никак не мог понять!
— Как я счастлива! — повторяла прелестная малютка. Она схватила меня за руку.
— Знаете, я не особенно довольна вами. Вы покинули меня. Правда, вы были — как бы это сказать? — при исполнении служебных обязанностей… Я вас прощаю, потому что вам, бедняжке, наверное, было не очень-то весело. Мы же — безумствовали. Как хорошо кормят, право, в «Возрожденном Лососе»!
