Том Шервуд - Остров Локк
– Вору перестанем выдавать еду. Навсегда. Полностью. Пусть кормит себя, как умеет.
– Правильно! – поспешно и радостно одобрил Герберт.
– Но ведь, – я в изумлении смотрел на них, – это же смерть! Он же умрёт, он не сможет!
– Тут, плотник, нет ни судьи, ни тюрьмы. Тут положенье суровое! – сказал, как будто даже насмешливо, Стив. – Да, здесь украсть еду – всё равно что убить. И он начал первым.
– “Всё равно что убить” и “убить”, – это разные вещи! – твёрдо выговорил я. – И вы, мистер Стив, единолично решаете такого вот рода вопросы? Как будто вся наша еда – ваша собственность?
– Зачем же единолично, – сказал он, прищурив глаза. – Решим сообща.
– Все решим? – уточнил я, понимая, как настроены ушедшие в лагерь.
– Нет! – непреклонно, и даже вроде как зло, заявил Стив. – Только мужчины.
Быстрым взглядом блескучих, коричневых глаз он окинул молчащих матросов.
– Давайте, ребята. Кто за то, чтобы оставить вора без еды, подходите сюда.
Герберт тотчас приблизился, кто-то из матросов тоже пошёл, кто-то топтался на месте. Пятеро охотников сошлись почти сразу. Ко мне подошли Бэнсон и Нох. Оставшиеся трое (если не считать не участвующего в принятии решения Даниэля) матросов разделились так: двое – к ним, один – к нам. Конечно, они колебались, но не колебаться здесь было трудно: пятеро охотников, давних друзей, были силой.
– Четверо против семи, плотник! – подпустив в голос скорби, сообщил Стив очевидный расклад. – Даже если быть до конца щепетильными, и пригласить мистера Бигля, то его голос ничего не решает. Нас всё равно больше. Значит, вор еды не получит.
– Значит, он через неделю умрёт.
– Ну и поплачь над ним, если хочешь! Ты уже ничего не изменишь. Решили свободно, без подкупа и угроз. Так, как я и сказал с самого начала. Вопрос решён.
Стив повернулся, чтобы уйти.
– Нет! – холодея от принятого решения, остановил его я. – Не решён.
– А что такое? – с угрозой, с готовностью качнулся ко мне Герберт.
– Моя доля еды – она ведь законна?
– Не спорит никто, – сказал, после крохотной паузы, Стив. – Не пойму, чип, к чему ты ведёшь?
– Я свою долю уступаю ему, – как можно спокойнее выговорил я и кивнул на сидящего Даниэля.
– Ты что, с ума сошёл? – уставился на меня вытаращенными глазами Герберт. Потом стремительно развернулся к своим: – А?
– А ты думал, – я уже почти кричал, дрожа от негодования, – мне кусок в горло полезет, когда он будет рядом умирать? Моя доля – ему. Вот теперь вопрос решён.
– Его право! – быстро выкрикнул Стив, и эта его поспешность обнажала его опасение в том, что я могу передумать.
– Да! Сдохнет один или сдохнет другой – какая нам разница! – воскликнул весело Герберт.
– Есть разница, – решительно направляясь к кромке воды, выговорил я. – Он не сможет выжить один. Я – смогу.
– Томас, что ты задумал? – тревожно спросил спешащий за мной Нох.
– Возьму запасное весло, – ответил я,– доберусь до корабля, смастерю плот. Там должны быть мои инструменты. Потом уплыву на Белый остров, построю хижину. В воде есть рыба, в лесу – растения. У меня есть руки. Сколько у нас запасных вёсел? Два?
– Без весла! – заорал Герберт. – Это наши вёсла! А если ты такой важный чип, сделай себе новое!
Я только махнул рукой. Стиснул зубы, бросился в воду и поплыл к кораблю.
ВОЛШЕБНЫЙ СУНДУК
Я сразу же заставил себя успокоиться и плыл ровно, экономя силы. Когда ноги мои нащупали скрытый под водой пол коридора, я подумал, что вполне мог бы проплыть ещё столько же.
И вот, я был на корабле. День только начался, и у меня было достаточно времени, чтобы поискать продукты и самые необходимые для жизни вещи.
Мне запомнилось, что матросы не смогли открыть двери нескольких кают. Я же мог бы сделать это без труда, стоило лишь найти мои инструменты.
Место, где я их хранил, находилось в нижнем, полузатопленном ярусе. Я вошёл, вернее, вплыл в него: вода доходила мне до груди. Во время шторма все вещи сдвинулись и перемешались, и мне пришлось изрядно понырять в чёрную, солёную воду, прежде чем я нашёл сундук старого плотника. Я протащил его под водой до коридора, затем по коридору до самой лестницы. Но когда, переставляя со ступеньки на ступеньку, я приподнял его над водой, он стал таким тяжёлым, что его едва можно было передвигать. Не догадавшись взломать замок и вынести содержимое на палубу по частям, я совершенно измучил себя, пока поднял его наверх.
Состояние моё было скверным. Кисти рук и колени противно подрагивали от напряжения, перед глазами всё покачивалось. Очень хотелось пить.
Немного отдышавшись, я вставил деревянный брусок в дужку замка и вывернул его вместе с петлями.
У старого плотника была душа антиквара [22]. Как хорошо я понимал внутренний мир таких людей! Я и сам, признаюсь, подвержен этой страсти, этому необъяснимому наслаждению, которое проявляется стеснением в груди и трепетом в пальцах при виде какой-либо древней, не из нашего века вещицы, невесть каким чудом дотащившейся до наших дней. Может быть, хранимые ими картины потерянных лет придают им значительность, и их молчаливость становится приобретающим исключительное значение фактом, или же что другое – есть, право же, есть какая-то сладкая, мистическая тайна в том, как притягивают иных людей такие предметы.
Старинные вещи противопоставляют себя своим современным братьям – и выигрывают борьбу за наше предпочтение с лёгкостью необыкновенной. Неважно, какого рода эти предметы – или это курительная трубка, или перстень, – да что угодно, – изъеденный ржей и плесенью подсвечник, витиеватый иссушённый стул, пожелтевшие игральные кости… Такие вещи разыскиваются с достойным примера усердием, чистятся, отлаживаются, очень часто отбираются у близкой смерти и затем пополняют собой коллекции.
Конечно же, у каждого антиквара своя мелодия. Кто-то избирает предметом своей страсти часы, кто-то монеты, или фигурки из слоновой кости, или столовое серебро…
Мой плотник собирал и хранил старинные инструменты.
Сначала я вынул и поставил на палубу плоский ящичек с множеством отделений, в котором лежали россыпи мелких металлических предметов – иглы, шильца, свёрла, буравчики, железные и медные гвозди. Затем из сундука появился точно такой же ящичек, но с отделениями побольше, в котором покоились отвёртки с пожелтевшими костяными ручками, несколько ножниц, щипчики, клещи, железные линейки. Кроме того, здесь были синеватые жестяные коробочки (я их не открывал), зубильце, крохотные напильнички с ручками в виде гранёных шариков, тиски, резцы по дереву и молоточки. Лежала ещё тут странная проволока – свёрнутая в тугой моточек металлическая блескучая нитка с острыми насечками по всей длине. На концах её были закреплены два костяных шарика с ноготь величиной. Я не сразу догадался, что этой “змейкой” можно легко перепилить, например, дубовый тюремный засов.
