Александр Старшинов - Легионер. Век Траяна
Щит каждому выдали учебный, плетеный, но при этом в два раза тяжелее боевого, щедро утяжелен — свинцом — был и тупой учебный меч. Деревянный столб шести футов высотой должен был обозначать для новобранцев противника. Зарубки и вмятины покрывали его от основания до макушки.
— Коли! — махнул рукой центурион.
На неуклюжих новобранцев собрались поглазеть несколько ветеранов. Потом появился сам командир Пятого Македонского легат Луций Миниций Наталис и с ним военный трибун Элий Адриан. Оба были без доспехов, только в кожаных туниках, что надевались под панцири, с птеригами на плечах и бедрах.
Первым подскочил к столбу Кука, но, вместо того чтобы нанести колющий удар, рубанул со всего маху. Деревянный меч отскочил и чуть не вырвался из десницы новобранца, а центурион угостил бестолкового ударом палки из виноградной лозы по спине.
— Коли! — вновь прозвучала команда.
Гай Приск был следующим и нанес точный колющий удар. Дерзко глянул на центуриона — ожидал похвалы. Не дождался.
— Так ты можешь тыкать в задницу свою красотку. На первый раз сойдет, на второй — накажу, — прокомментировал его удар центурион. — Следующий.
Замечание явно несправедливое, но не новобранцу спорить с центурионом.
Квинт заорал и ринулся на столб.
— Эй, Приск, подойди-ка сюда! — окликнул Адриан новобранца как старого знакомого.
Гай подошел, вскинул руку в приветствии.
— Откуда ты? — спросил Наталис.
— Из Комо, легат!
— Из Комо… Говорят, хорошие места. Кажется, у Плиния там есть чудная усадьба.
— Замечательные места, легат.
— Мне почему-то кажется, что ты не похож на провинциала. В Риме наверняка жил.
— Недолго, — подтвердил Приск.
— Рим плодит неженок. — Легат любил говорить сам, а не слушать других, рассуждать о пороках Рима — было его любимым занятием. — Столичные сосунки вообще ни на что не пригодны. Друзья там лишь для того, чтобы шляться по тавернам.
— Мечом владеешь? — спросил Адриан.
— Надеюсь.
Адриан извлек из ножен кавалерийскую спату, длиннее гладиуса на целый фут.
— Поменяемся? — Адриан подмигнул, указывая на утяжеленный деревянный макет.
— Адриан, оставь свои штучки, нас ждет запеченная в тесте форель! — возмутился Наталис. — Фехтовать перед обедом вредно.
Адриан нехотя вложил меч в ножны.
— «К сладостным яствам предложенным руки герои простерли»,[46] — продекламировал Адриан по-гречески.
Оба офицера развернулись и отправились в преторий,[47] где рабы уже сновали туда-сюда, готовясь к предстоящему обеду.
— Что он сказал? — не понял Квинт.
Вернее, не поняли многие, но спросил лишь Квинт.
— Что герои хотят есть, — буркнул Приск.
Всем уже было известно, что Адриана в легионе прозвали греченком за любовь ко всему греческому, он и на языке Гомера говорил лучше, чем на латыни.
— Следующий! — хлопнул в ладоши Валенс. — Вы что, уснули! Приск! Твоя очередь! В атаку на столб!
* * *Через два часа тренировки столб уже казался новобранцам живым. Он норовил ускользнуть то вправо, то влево. Колоть столб никто, кроме Приска, так и не научился. Больше всех усердствовал Малыш. Но он то и дело забывался и пробовал наискось рубить по дереву, вместо того чтобы колоть. Удары впечатляли своей силой, но в строю эта сила была без надобности.
— Сразу видно, парень прежде готовился стать дровосеком! — покачал головой Валенс.
Восемь измотанных несчастных цыплят были уверены, что никогда не дождутся сигнала трубы, по которому можно будет отправиться передохнуть и выпить воды. Через час их ждала новая тренировка с оружием.
Легионеры, уже давшие присягу, тренировались только утром. Во второй половине дня они отправлялись на строительные работы — две центурии укрепляли стену в канабе, еще одна работала на кирпичном заводе. Целая когорта уходила строить новый водопровод, который должен был доставлять воду в канабу и лагерь с дальнего южного источника за семнадцать миль. Кто оставался в лагере — перекрывал крышу на старых бараках. Черепица с клеймом Пятого Македонского легиона была сложена штабелями вдоль стен. Правда, многие не работали, а прохлаждались или отправлялись в увольнение в канабу — но за это надо было платить своим центурионам определенную мзду. Какую именно, новобранцам пока не говорили.
Один из иммунов шепнул, что расценки взяток выбиты на медной доске, а сама доска прибита к воротам принципии, как законы Двенадцати таблиц[48] к дверям храма Сатурна. Новобранцы побежали смотреть, бронзовых досок не нашли и поняли, что их разыграли.
В этот день тиронам повезло. Валенс, глянув на измотанных новобранцев, мокрых от пота и едва живых, усмехнулся:
— Я бы из вас душу вытряс, да боюсь, пользы от этого не будет…
И направился в принципию.
Едва он скрылся из глаз, как Квинт с воплем повалился прямо на мостовую.
— Я больше не выдержу, — простонал он.
Кука ухватил его за шкирку и попытался поднять. Пропитанная потом и солью туника лопнула с громким треском.
Квинт сначала ничего не понял, а когда понял, что произошло, завыл еще громче.
— Так, идем к Гермию, надо раздобыть у этого жулика горячей воды и простирнуть туники, иначе мы завтра не сможем их надеть, — сделал выводы Кука. — Сами мы можем окатиться и холодной водой, а тряпки от пота без горячей воды не отстирать.
Вечером, пожалев Квинта, который исколол здоровенной иглой себе все пальцы, пытаясь зашить порванную тунику, Приск отдал приятелю свою — в отличие от других, у него имелись две сменные. Правда, даже туника Приска была Квинту великовата.
— Ничего, одежка только временно велика, — заверил Кука. — Пройдет месяц — и ты, Квинт, накачаешь себе такие мышцы, что впору будет брать тунику у нашего Малыша.
Все захохотали, представив Квинта в одежде Малыша. Даже Квинт криво улыбнулся.
* * *На другое утро Приск возглавил восьмерку во время марша. Дохляк неожиданно пошел бодро и, казалось, без напряжения выдерживал темп. Валенс многозначительно приподнял бровь, но вслух ничего не сказал. Будто не заметил. Зато плетущегося в конце маленькой колонны Квинта огрел без всякой жалости.
— Запомните, — поучал подопечных центурион по дороге назад в лагерь. — Отныне легион вам — отец родной, главная святыня на свете — орел легионный, за золотую эту птицу на древке каждый из вас с радостью должен жизнь положить, если понадобится.
— Если легион — за папашу, то кто за матушку? — спросил Кука.
