Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин
Сегодня Лерро чувствовал себя в своём кабинете особенно одиноко. И надо же было позвонить этому Лемке! Правда, Гольдринг обещал вернуться. Вот, кажется, и он. Так и есть!
– Надеюсь, со всеми делами уже покончено? – осведомился Лерро.
– На сегодня со всеми. Могу даже заночевать у вас.
– Это прекрасно! – обрадовался Лерро. – Сейчас поужинаем, разопьём бутылочку, чтобы лучше спалось!
– О, я сплю, как сурок!
– Молодость, молодость! А вот мне не спится!
– Вы, вероятно, выбились из колеи. Чтобы войти в норму, надо выпить снотворное.
– Не в снотворном дело, спать не дают одолевающие меня мысли.
– Такие тревожные?
Лерро ответил не сразу. Он несколько раз затянулся сигаретой, задумчиво глядя в угол комнаты, словно решая, продолжать разговор или нет. Но потребность довериться кому-то, с кем-то посоветоваться была настолько велика, что Лерро не выдержал.
– Вы знаете решения Ялтинской конференции? – спросил он, напряжённо вглядываясь в Генриха.
– Читал, но подробностей уже не помню.
– Но ведь вы не могли позабыть те решения, в которых идёт речь о наказании так называемых военных преступников?
– Думаю, что это лишь декларация. Война – есть война, и история не знает примеров…
– Да, да, они не имеют права, они не смеют судить, кто виновен, а кто нет!
– Вы так об этом говорите, словно решения этой пресловутой конференции могут непосредственно коснуться вас.
– Когда они станут действенны, они коснутся и меня. Как это ни бессмысленно и ни странно звучит… Впрочем, возможно, не так уж и бессмысленно… если взглянуть на это с другой точки зрения.
– Ничего, абсолютно ничего не понимаю!
Лерро задумался, и в голосе его, когда он заговорил, слышались нотки сомнения.
– Видите ли, барон, ваша скромность… да, ваша скромность позволила мне никогда не касаться в наших беседах моей работы на заводе, и потому…
– Это не скромность, синьор Лерро, а правило: я не хочу знать вещей, которые меня не касаются.
– Но они касаются меня! И я должен кое-что вам пояснить. Иначе вы не поймёте. Да и разговор этот, я уверен, останется между нами. Так что…
– Я вас слушаю, синьор Лерро.
– Начну с того… хотя нет… Лучше скажите, вы читали вчерашнее сообщение о бомбардировке Англии летающими снарядами?
– Конечно!
– И обратили внимание на количество жертв?
– Трудно было не обратить на это внимания. Такого эффекта не давала ни одна бомбёжка.
– В этом повинен я! Это я убил их!
– Синьор Лерро, вы больны, устали, переволновались. Я уверен вы делаете из мухи слона. Прошу вас, давайте поговорим обо всём этом завтра…
– Нет, нет, я совершенно здоров. Вот уже несколько дней, как я выдаю себя за больного… Да, выдаю! Чтобы не идти на завод!
– Синьор Лерро!
– Повторяю, я совершенно здоров у в полном разуме. В таком полном, что смог изобрести прибор, помогающий управлять летающими снарядами по радио…
– Вы? Альфредо Лерро?
– Вот видите, вы не верите, вы испугались… Но я не боялся, я до сих пор никогда не боялся! Я сам себя спрашиваю, почему так было? Во-первых, вероятно, потому, что меня интересовала сама идея в чистом виде… Я никогда глубоко не задумывался, как будет применено моё изобретение на практике. Знал, что работаю на военном заводе, знал, что с помощью моего прибора самолёты-снаряды полетят туда, куда направит их воля человека. Мы ещё не добились такой точности, чтоб снаряд попадал в намеченный объект, но на конкретный населённый пункт мы могли его направить. Всё это я знал. Но знал, как бы это сказать, теоретически. Я отдавал свой мозг, всё остальное – было их делом. Мне было безразлично, кто применит это оружие. И против кого… Но нет, должно быть, не только потому я не боялся, не задумывался. Я чувствовал, что с меня не спросят! Вот это главное! А теперь, когда увидел, что стена, за которой я прятался, рушится, когда понял, что я буду отвечать наравне со всеми… Может быть, даже больше, конечно, больше, ведь у них были только руки, а я давал им мозг. Теперь я начал бояться.
– И совершенно правильно, синьор Лерро, – не выдержал Генрих.
– О, если вы так думаете, то… Что ж вы посоветуете мне делать?
– У вас, по-моему, один выход. – Генрих замолчал, внимательно глядя в глаза Лерро.
– Какой?
– Война близится к концу, дорог каждый день…
Лерро молча кивнул головой.
– Вам надо бежать в какую-либо нейтральную страну, скажем, в Швейцарию, и опубликовать в прессе протест. Сослаться на то, что вас заставляли работать силой. Протестовать против того, чтобы ваше изобретение использовалось для разрушения населённых пунктов и убийства мирных людей. Если вы заявите об этом сейчас – вам поверят.
– Вы правы!
– Но нужно, чтобы у вас с собой были чертежи, формулы, вообще всё, что касается вашего изобретения. Я знаю, добыть эти материалы чрезвычайно трудно, все они, верно, хранятся на, заводе, но…
– У меня есть фотокопии.
– И вы рискуете такие вещи держать дома?
– Я их хорошо припрятал. Среди множества книг это не трудно сделать. Никакой черт не догадается, где они, пока я сам не скажу!
– Тогда вам нечего долго думать и колебаться! В конце концов вы спасёте не только себя, а и сотни тысяч ни в чём не повинных людей. И это сумеют оценить.
– Но как же, как же всё это организовать? Ведь вы знаете, как за мной следят!
– Обещаю продумать план и сказать вам в ближайшие дни. И, конечно, помогу, насколько это в моих силах.
– Я знаю, вы благородный человек! Возможно, впервые за много дней я усну сегодня ночью.
Генриху постелили в смежной с кабинетом комнате. Он долго ворочался в кровати, взволнованный мыслью, что, наконец, приблизился к цели. Даже во сне он продолжал строить планы, как лучше всего добыть необходимые материалы. Часа в три Генриха разбудил полуодетый Кубис.
– Только что звонил Курт. К вам посланец от Лемке.
– Где он?
– Курт привезёт сейчас его на машине.
Генрих начал быстро одеваться.
– Чертежи ищите в библиотеке, среди книг. Фотокопии. Возможно, это именно то, что вам нужно. Покажете мне, вместе проверим, они ли это, – шёпотом сказал Генрих Кубису, приводя себя в порядок.
– Но я не могу вам их дать, – ревниво прошептал Кубис.
– На кой чёрт они мне! Я же забочусь о вас! Чтобы не произошёл конфуз. Ведь может случиться, что эти фотокопии никакого отношения к изобретению не имеют. А если так, нужно искать ещё. Неужели вы не воспользуетесь таким счастливым случаем, чтобы обеспечить себя на всю жизнь? Я уже вижу вас богатым. И готов отсрочить оплату вашего долга ещё на год… если, конечно, я буду убеждён в вашей кредитоспособности.
