Александр Степанов - Порт-Артур. Том 2
– Какой же я военный, если не сумел отстоять своего мнения перед высшими начальниками?
– Зная Стесселя и его окружение, нетрудно понять, что тут играет роль не ваша мягкость, а твердокаменное упрямство высшего артурского начальства. Мне не совсем понятна роль Смирнова. Комендант крепости по должности мог и должен был возглавить оборону Артура, не уступать своего места Стесселю. Фактическим комендантом является генерал-адъютант, Смирнов же играет роль коменданта без крепости.
– Хрен, говорят, не слаще редьки! Если бы фактически во главе Артура стоял Смирнов, то, возможно, мы были бы свидетелями еще более «оригинальных» деяний, чем теперь. Комендант крепости хочет предвидеть все возможное и невозможное. Ему совершенно непонятна та простая истина, что всего не предусмотришь и, следовательно, должна быть сохранена инициатива младших начальников. Нет, знаете, не хотел бы я видеть Смирнова в роли старшего начальника в Артуре. У него нет необходимой для этого широты взглядов, – задумчиво закончил Кондратенко.
– Мнение огромного большинства артурского гарнизона, что ваше превосходительство являетесь наиболее подходящим комендантом для Артура.
– Начальство в Питере и Маньчжурии держится иного мнения, да и здесь некоторые весьма влиятельные лица находят, что я приношу больше вреда, чем пользы, – с горечью проговорил генерал.
– А кто же такие эти глупцы, выражаясь мягко? – возмутился Звонарев.
– Прочтите, – протянул ему Кондратенко одну из бумаг, лежащих на столе.
Это была напечатанная на машинке записка Фока под заглавием «Некоторые соображения об артурской обороне». Адресовалась она Стесселю и всем генералам и командирам отдельных частей. Наверху имелась надпись: «Не подлежит оглашению». Прапорщик уже был знаком с литературными произведениями Фока и сразу понял, что перед ним очередной пасквиль на Кондратенко.
– Стоило ли читать эту чепуху? – повернулся он к генералу.
– Хотя она и «не подлежит оглашению», но ее читают все писари, вплоть до ротных, и, конечно, знакомят с ее содержанием солдат. Это, так сказать, артурекая литература для народа. Все равно вам придется с нею познакомиться.
Звонарев принялся за чтение.
– «Я уже не раз указывал, что излишнее переполнение передовых окопов стрелками и матросами ведет только к ненужным, ничем не оправданным потерям. Но генерал Кондратенко, который воображает себя самым умным человеком в Артуре, конечно, не пожелает снизойти до этих соображений. С ученым видом всезнайки он по-прежнему будет напрасно проливать реками солдатскую кровь, твердо веря, что это принесет ему славу героя, чины и ордена».
– Как допускает Стессель появление подобных произведений? – не выдержал Звонарев. – Ведь это не только подрыв вашего авторитета среди солдат и матросов, но прямое натравливание их на вас!
– «Известный всему Артуру своими длинными усами генерал недавно прямо заявил мне, что он гораздо больше беспокоится о снарядах, которых мало, чем о людях. По его мнению, солдат в крепости гораздо больше, чем имеющегося продовольствия. Поэтому потеря тысячи-другой человек только облегчит положение крепости. Надо ли говорить, что он сам отнюдь не хочет оказаться в числе этих тысяч». Вопиющий поклеп на Василия Федоровича.
– Его хоть прямо по фамилии не называют, – все же как-никак родственник Стесселю, не то что мы, грешные.
– Не секрет, что вы собираетесь предпринять, Роман Исидорович, в связи с этой наглой и бестактной выходкой Фока?
– Подал рапорт об освобождении от должности начальника сухопутной обороны и, как следовало ожидать, получил отказ. Нельзя-де обращать внимания на чудачества Фока, он ведь еще в турецкую войну ранен в голову и немного ненормален. Я не настаивал: боюсь, что без меня дело попадет в руки того же Фока, и тогда дни Артура будут сочтены. Нет, я не собираюсь сдавать свои позиции! – с жаром проговорил Кондратенко.
– Если бы вам, Роман Исидорович, предложили взять на себя высшее начальствование в Артуре, вы согласились бы?
– Куда же денутся Стессель и Смирнов?
– Мы бы их арестовали.
– Кто вы?
– Ваши приверженцы.
– Я бы немедленно арестовал вас и освободил Стесселя и Смирнова, дабы они вернулись к исполнению возложенных на них обязанностей, – улыбнулся Кондратенко. – Нет, я против всяких незаконных действий. Так и передайте всем «моим приверженцам», как вы выражаетесь.
Прапорщик разочарованно вздохнул. Вскоре пришел Науменко. Воспользовавшись этим, Звонарев стал прощаться.
В Свободном госпитале ему пришлось довольно долго ждать в приемной, пока вышла Варя. Увидев прапорщика, она сурово сдвинула брови и сухо справилась, чем она может быть ему полезна.
– Прежде всего, я думаю, вам следует извиниться передо мной за вашу вчерашнюю грубость, – в тон ей умышленно хмуро ответил Звонарев.
Не произнеся ни слова, девушка повернулась и направилась к двери. Прапорщик едва успел схватить ее за руку.
– Стоп, стоп, стоп! Я еще не кончил, и вы, как всякая воспитанная девочка, должны выслушать до конца, когда с вами говорит старший, – проговорил он.
– Руки прочь, или вы получите еще одну оплеуху, – попыталась вырваться Варя.
– Ша, киндер, как говорит Борейко в таких случаях, – еще крепче сжал ее руку Звонарев. – Кондратенко прислал вашим больным цингой свежее мясо и овощи. Потрудитесь их получить, – протянул он большой сверток.
– Я больше не веду палаты. Пустите, мне больно, – тихо проговорила она.
– А вы драться не будете? – уже совсем весело спросил Звонарев.
– Не хочу марать руки о вашу… вашу противную физиономию, – заикаясь от волнения, проговорила девушка.
– То-то же, – отпустил ее прапорщик. – Теперь мы квиты, и я могу опять поцеловать вас…
Варя фыркнула, как кошка, и одним прыжком оказалась за дверью.
– Не смейте никогда больше приближаться ко мне, приходить сюда или к нам домой, низкий вы… человечишка, – наконец подобрала она наиболее уничтожающее слово и, хлопнув дверью, исчезла.
Звонарев улыбнулся. Негодующая Варя была ему больше по сердцу.
В штабе Горбатовского его уже поджидали Буторин и Фомин с тремя десятипудовымн шаровыми минами. Наскоро переговорив со Степановым и получив от него последние указания, прапорщик отправился с матросами на форт номер два.
На форте было относительно тихо: редкая ружейная перестрелка, взрывы бомбочек, изредка гулкий артиллерийский выстрел и визг разорвавшейся шрапнели. Сквозь туманную ночь чуть пробивались бледные лучи прожекторов. Две подводы, запряженные парой осликов каждая, затарахтели за Звонаревым и матросами.
