Роже Мож - Дикари
Домитилла стояла удивленная и наблюдала за сценой, которая, хотя и длилась всего несколько мгновений, дала ей представление о том, какими методами пользуется Сулла, когда ему нужно найти выход из трудного положения. Потом ворота двора закрылись. Лежало семь или восемь окровавленных раненых стражей, а шесть преторианцев были этим очень довольны. Стражи уничтожают сами себя! Но потом они удивились, когда услышали, как гость сестры Цезаря приказал, чтобы побежденных стражей раздели, и увидели, как люди, прибежавшие с улицы, надевали их форму. Поняв наконец, что находятся в центре неизвестного события, они обернулись к той, кто должна была их защитить. Она уже и сама направилась к ним.
— Этой ночью, — сказала она, — некоторые ваши товарищи, находящиеся во дворце, решили присоединиться к заговору против моего брата Тита Цезаря. Вы хотите остаться здесь, под охраной, закрытыми в подвале, или пойдете со мной и всеми, кто хочет помешать этому преступлению? Вы знаете дворец и других преторианцев и можете сыграть важную роль, которую я щедро оплачу золотом... Тогда вы должны подчиняться офицеру Сулле, стоящему рядом со мной.
Все посмотрели на знаменитого галла, ускользнувшего от тигров и вдруг появившегося в качестве любовника сестры Тита Цезаря.
— Если вместе с ним пойдешь и ты, то мы последуем за тобой. Разве мы не получили приказ помогать тебе в любых ситуациях? Сейчас мы должны выполнить этот приказ!
Вдруг охрана открыла ворота, и вошел Котий. За ним несли носилки, которые окружали легионеры, переодетые стражами. Ворота снова закрыли, а носилки поставили перед крыльцом дома. Котий приказал вынуть из них человека с кляпом во рту, со связанными руками и ногами. Два ветерана внесли его в вестибул, куда тут же вошли Сулла и Домитилла.
— Лацертий! — удивилась сестра Цезаря.
— Можно вынуть кляп у него изо рта, — сказал Сулла.
Лацертий получил от Домициана приказание оставаться в городском доме и быть на связи с Кассием Лонгином, находящимся в префектуре в полной боевой готовности, чтобы завтра утром призвать плебс к повиновению новому императору, тот самый плебс, от имени которого он был избран трибуном без всякой борьбы через три недели после устранения Лепида.
Лацертий с помощью брата Цезаря собрал около ста тысяч сестерциев. Этого было достаточно, чтобы раздать по двести сестерциев каждому из четырехсот тысяч римлян, которых содержала и кормила Аннона; это был дар будущего счастливого преемника Тита и одновременно бальзам, предназначенный смягчить боль, которую причинит кончина такого популярного владыки. Кроме того, ко всем городским складам были подвезены тонны зерна и миллионы кувшинов с маслом, которые будут розданы сверх положенных норм всем, состоящим на довольствии.
Лацертий был необычайно счастлив оттого, что избежал участи держать в руках один из шести кинжалов, к тому же он понял, что его должность трибуна поможет заговорщикам спрятаться, если заговор сорвется. Но Котий, возглавлявший подставных стражей, овладел его домом и захватил его самого.
Сулла стоял напротив того, кто убил Менезия.
— Ты понимаешь, что у меня нет к тебе жалости, я не проявлю никакой пощады, когда буду наказывать тебя за преступления. Однако я хочу использовать тебя так же, как твоего друга Кассия. Этой ночью ты будешь распят на кресте, если нам ничего не удастся, или передан в руки правосудия Тита Цезаря, не получив никаких телесных повреждений, если, пока не поздно, расскажешь нам все, что может помочь удаче нашей операции. Таким образом, как это ни парадоксально, мы обретем в твоем лице союзника.
Лацертий пристально смотрел на того, кто находился за спиной Суллы. Галл обернулся. Кален Корбулон, возвращаясь из префектуры ночных стражей, только что вошел, услышав последние сказанные слова.
— Скоро я заставлю его говорить, — сказал он галлу. — Я уверен, что это он осуществил убийство моего отца по приказу того, кто нам известен. Так что нет средств, которых я не применю, чтобы он рассказал все. Ведь правда, Лацертий?
* * *Легат Стабилий Капразий Феликс (таково было его полное имя) снова бросил взгляд на клепсидру, установленную над его столом на консоли, поддерживаемой кариатидой — воительницей в каске. Вода в ней должна была течь еще не меньше часа, прежде чем устройство покажет полночь, тот срок, когда шесть человек, спрятав под тогами кинжалы, выйдут из комнаты, расположенной в глубине дворца Домициана, и направятся к покоям Тита Цезаря.
Они войдут в императорскую прихожую, где несут ночную стражу два десятка вооруженных преторианцев — личная гвардия Цезаря. Эти преторианцы не помешают им пройти, несмотря на довольно поздний час, так как они вышколены Стабилием, младшим командиром преторианской гвардии, предупредившим их, чтобы они ничему не удивлялись. Как только шесть патрициев войдут в вестибул покоев, то обнаружат там рабов из администрации императорского дома, значительных людей, несмотря на их зависимое положение, которые держат в руках государственную власть, потому что суверен полностью доверяет им. Тот из шестерки, кто руководит проведением операции, Аррий Ститтий, известный лишь как приятель Домициана — необычайный ловкач, объяснит, что им необходимо срочно передать Цезарю докладную записку по поводу дел в Германии, составленную Калвентием Квиетом, одним из заговорщиков, действительно вернувшимся в интересах дела из этой страны, чтобы заставить окружающих поверить в реальность происходящего. Записка содержала важные сведения о том, что затевалось на границе этой страны, жители которой, германцы, думали только о продвижении на запад, нарушая одно за другим перемирия и договоры, подписанные с командирами стоявших там легионов. Калвентий мчался двадцать дней, загнав не одну лошадь императорской почты, стремясь как можно скорее добраться до Рима, чтобы Цезарь смог отдать соответствующие распоряжения тамошним консулам.
Доводы убедят секретарей, после того как они выяснят подробности дела, и тогда шесть человек будут допущены в кабинет Цезаря, его маленькую личную комнату, примыкавшую к просторной спальне. Цезарь закрылся у себя в кабинете после обеда, чтобы наконец закончить длинную лирическую поэму, посвященную постоянству любовных чувств. Тит никогда не забывал о кострах, разжигаемых им для принцессы Береники, которую продолжал тайно любить, несмотря на то что они расстались два года назад. Хотя имя изгнанной супруги Британника не упоминалось в этих элегических стихах, но многие понимали, что навеяны они были ею.
Тит, властитель, понимавший, какие тяжелые обязанности были на него возложены, целыми днями занимался делами империи, но он любил говорить, что те минуты, которые он посвящал написанию максим или сочинению поэм, — и, по общему мнению, он достиг в этом совершенства, — давали ему силы исполнять его долг. Сочинительству он отдавал один вечер в неделю. Этот вечер как нельзя лучше подходил для рокового замысла заговорщиков и позволял объявить и Городу и вселенной, что должен быть положен конец царствованию государя, который предпочитает занятия литературой общественным делам. Плебс, напоенный маслом и заваленный зерном и сестерциями, которому, в сущности, было все равно, какой брат будет править, станет мечтать лишь о будущих цирковых игрищах, да в штабах легионов будет наблюдаться большое оживление, так как везде надо будет ставить командиров, верных новому суверену. И империя останется империей.
