Александр Говоров - Византийская тьма

— Повоюем? — спрашивает Денис, в свою очередь подмигивая ему.

— Куда деваться, господин претор? — мрачно отвечает Стративул (Денис, кстати, приказом запретил именовать себя титулованиями — всещедрейший, всесвеглейший… Только господин претор). — Куда же деваться? Пора бы раз и навсегда покончить с этими набегами. Эк у нас какая сила!

— За народ мы всегда повоюем! — кричит из другого конца строя Фома Русин. Он тоже перевязан лоскутом и только что приложился к походной фляжке, по ехать рядом с идеологическим противником, по-видимому, не желает. Мы повоюем! Но только за народ христианский, а не за живоглотов ангелов или комнинов…

И у всех их товарищей из-под низко надвинутых шлемов и шишаков видны лица, полные решимости и даже какого-то мрачного веселья.

Приехали в Филарицу, где все прямо курится от давешнего разоренья. Старик Устин Русин уже здесь — прибыл с разведкой, на скорую руку починяет в который раз разоренное жилище. Докладывает сокрушенно — матушку Софию, обеих девочек угнали туда, на Хомину гору. Там от воплей христианских стон стоит сплошной…

Затем добавил: а вот отец мой, Влас, тот на своем баштане отсиделся, уцелел, да и стар уж очень, кому такой нужен? Он, между прочим, просил напомнить господину претору о его обещании поговорить о чем-то очень важном. А то помру, говорит, печально усмехнулся сотник, — ведь ему скоро сто лет.

— Сколько? — удивился Денис. — Неужели?

— Мы уж как-то считали, считали, — почесал себе затылок совершенно славянским образом сотник. — Выходит, что и правда…

Собрались в пропахшем гарью доме Русиных. Дука Цурул, имеющий опыт войны с агарянами, сказал, что надо выждать, когда они окажутся все вместе. Иначе они удара не приемлют, рассыпаются в разные стороны, а потом разоряют еще хуже.

Ничего не решили, а стали устраиваться на ночлег. Воины звякали оселками — обычная задача острить оружие перед битвой. Костаки постелил хозяину в том самом достопамятном курятнике, который теперь тоже был без крыши. Здесь когда-то он наблюдал иерархию кур, сюда приходила к нему любимая…

— Знаю твою печаль, — напрямик сказал ему верный Костаки. — Все ведь ждут твоего решения, а ты не знаешь, как поступить. Послушай своего Костаки Ивановича! Если бы был генералом, я бы не стал первым высовываться. Я бы подождал, пока ихние лошади съедят всю траву на холмах и они вынуждены будут начать отход. С такой массой трофеев они споро не пойдут!

В конце ночи он неожиданно разбудил Дениса.

— Лазутчики доносят. Кучафслан вроде начал отход. Наверное, решил всех перехитрить, уйти первым, пока мы не спохватились. Господин претор! Господин Дионисий!

Подскакал дука Цурул, подтвердил. Он прямо стенал от переживания.

— Господин, они уходят… Слышишь скрип телег?

Эмир Кучафслан, видимо, решил долго не тянуть. Многие в его войске были ренегатами или перебежчиками, перекинулись к агарянам и приняли их веру. Они знали обычную нерешительность и вечный раздор римского начальства.

И Денис понял, что наступает его звездный час. Встал, он ложился не раздеваясь. Приказал — костры не гасить, всем строиться, выступать. Посулил — кто зашумит, убивать на месте. Себе велел подавать вооружаться.

Костаки и старик Ласкарь натянули на него сирийскую кольчугу, подарок Андроника, завязали ремешки нагрудника, застегнули шлем. Лица у всех были затаенно ликующие, как во время религиозной церемонии, будто готовились не к лотерее смерти, а на карнавал мечей. Подвели (причем двое ординарцев) боевого Колумбуса, который тоже был выскребен, вымыт, обихожен, будто готовился к выходу в Большой цирк. Конь чувствовал наступление необычного, пофыркивал, постукивал копытом. Денис в последние месяцы непрерывно тренировался с ним в фехтовании, скачке с препятствиями, вольтижировке, как у нас бы сказали — джигитовке. Колумбус очень любил эти уроки и сейчас, наверное, был уверен, что приближается какой-то новый урок.

А Денис размышлял о том, какова все-таки психология у этих средневековых людей. Накануне битвы, кровопролития, о возможной смерти не думает никто — а может быть, просто не хотят этого показать? Готовятся рьяно, как готовились бы их далекие потомки в двадцатом веке на футбол или в кино. И все с надеждой смотрят на царского претора.

Эмир Кучафслан понял, что от неизбежной схватки он на этот раз не уйдет. А он обременен добычей, от которой тоже нельзя отказываться, потому что иначе в другой раз в набег с ним никто уж не пойдет. Тоже приказал готовиться, выстроил свое басурманское воинство вдоль подошвы Хоминой горы, прикрывая обоз и конвой с пленными, которые быстро под покровом редеющей ночи стали уходить на восток.

Видя, что византийцы раньше него приняли боевой порядок, сообразил, что нужен отвлекающий маневр.

— Эй, греки! — закричал он, гарцуя на своем тонконогом скакуне. Агаряне никогда не называли византийцев римлянами. Римляне, на их языке «рум», «румели», были, в представлении агарян, они сами, захватившие половину бывшей Римской империи Востока.

— Эй, трусливые греки, малопочтенные герои бегов и скачек! — дразнил гарцующий эмир. — Кто хочет сойтись в поединке со мной?

Строй византийцев стоял молча, опустив копья и натянув поводья наготове. Не находилось богатырей, которые сочли бы себя готовыми на единоборство с таким молодчиком, как этот эмир. И тот, весь золотой и серебряный, на горячем коне, с лицом горбоносым и смуглым, как из сказок «Тысячи и одной ночи», катался себе перед носом византийского воинства, чуть ли не смеялся над ним.

Денис сначала принял решение не вступать с противником ни в какие игрища, не поддаваться на провокации, враг хитер! Он обратил внимание дуки Цурула, что обоз и конвой с Хоминой горы под шумок быстро уходят. Велел взять бывших дезертиров и вместе с ними преградить путь уходящим агарянам.

А горделивый Кучафслан все изгалялся: «Греки! Где ваши герои?»

Тогда откуда-то сзади откликнулся Костаки, закричал, весь вне себя:

— Убийца! Освободи наших женщин и детей! Из-за спины эмира поднялся натянутый лук, стрела прошелестела и снайперски попала в грудь Костаки, на котором даже не было кольчуги. А эмир хохотал:

— С вашими женщинами сегодня будут спать румелийские богатыри!

И Денис понял, что теперь иного пути нет. Он пришпорил своего генуэзца, чего не делал никогда, и конь тоже понял, что нет иного пути. Увидев выехавшего навстречу римлянина, эмир нахмурил красивые брови, определяя, достойный ли для него явился противник.

Все римское войско разом воскликнуло — гей! — стало горячить коней и отстегивать копья. Но сначала должен был свершиться поединок.