Юрий Когинов - Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона
Пора пришла и самому царю подумать о визитах.
Как-то он обратился к своему генерал-адъютанту:
— Ты, Чернышев, видался с Каблуковым? Он с Шуваловым уже воротился в Париж. Признаюсь, что поначалу я хотел определить не Шувалова, а тебя старшим для сопровождения Наполеона. Но затем подумал: ты его знал императором Франции, теперь же он — пленник. Полагаю, тебе такая встреча была бы не совсем приятна.
— В первую очередь — ему, ваше величество, — отозвался Чернышев. — Я знал его в расцвете могущества и славы.
— Я так и думал, что ты одобришь мое решение. Ну, а теперь я попрошу тебя сопровождать меня к императрице Жозефине. Полагаю, что ты ее и ее дочь — королеву Голландскую знаешь коротко?
— Как и большинство членов бонапартовой семьи, прошлой и настоящей.
— Ну, Мария Луиза, надеюсь, с радостью отбыла в Вену к отцу, императору Францу. С нею же и несостоявшийся наследник. Как ты ее однажды назвал в разговоре с Наполеоном, когда он еще на ней не был женат? Простушкой?
— Так он ее назвал. Как я уже рассказывал однажды вашему величеству, первые сведения о будущей невесте Наполеону передал я, еще не ведая, как обернется дело, — усмехнулся Чернышев. — Потом же я не раз разговаривал с Марией Луизой. В чужой душе непросто разобраться, но, по-моему, она никогда не питала к императору особых чувств. С ее стороны брак сей был жертвой. Жертвой в пользу несчастной Австрии.
Озарение, перст Божий или знак Провидения тогда спасли его, императора России, от брака Наполеона с его сестрою Анной?
«Нет, в том скорее всего сказалась моя мудрость и прозорливость». — ответил сам себе на свой же вопрос Александр Павлович и вслух сказал:
— У Наполеона — все жертвы, с кем связывала его судьба. И первая — она, императрица Жозефина, которую он безжалостно бросил и растоптал. Наверное, в своей борьбе с ним я каким-то образом отомстил и за нее. За то, что в угоду своим честолюбивым и эгоистическим устремлениям он принес в жертву ту, которую, говорят, страстно любил.
Исполнилось ровно четыре года, как этот небольшой, в два этажа, дом стал прибежищем Жозефины. Здесь, в Мальмезоне, она жила постоянно. Занятия ее сводились к выращиванию цветов и уходу за любимыми собаками. Чтение и прочие увлечения, которые обычно находят одинокие и не так уж молодые люди, вдруг оказавшиеся как бы в безвоздушном пространстве, ее интересовали мало.
Впрочем, нельзя сказать, что она была уж так всеми покинута. У нее был свой круг еще старых и добрых знакомых, который, если и поредел в годы ее пребывания в Тюильри, то вскоре как бы вновь проявился. Но основное общество, причем довольно обширное, было общество ее дочери — Голландской королевы Гортензии.
Собственно говоря, мать и дочь стали обживать этот дом почти одновременно, потому что одновременно оказались в одинаковом положении — без мужей. Императрица получила официальный развод, Гортензия же уехала из Амстердама, навсегда оставив мужа, короля Голландии Луи Бонапарта.
Брак ее с братом Наполеона был в высшей степени неудачным, поскольку они друг друга совершенно не интересовали. Красавица, умная и чувственная, увлекающаяся живописью, музыкой и поэзией, она была полной противоположностью мужу — с самых молодых лет искалеченному артритом, мнительному, ревнивому, но в сущности доброму человеку.
Весьма вероятно, что сам Луи нуждался в том, чтобы его ласкали, жалели и опекали. Гортензия же, в силу своего артистического характера, требующего повышенного внимания к собственной личности, оказалась на такую роль неспособной. К тому же, еще до помолвки, она была безумно увлечена гофмаршалом Наполеона Дюроком и хотела стать его женой. Но всесильный отчим желал внутрисемейным браком как бы укрепить свою династию и, не имея к тому времени собственных сыновей, рассчитывал на появление наследника хотя и со стороны брата, но все же в собственной большой и единой семье.
Амстердам и Гаага, где надлежало пребывать королеве, мало привлекали ее тонкую, увлекающуюся натуру. Она старалась проводить время в Париже или на весьма модном в высших кругах курорте Пломбьер.
Господи, да все эти королевства, куда назначались Наполеоновы братья, по сравнению с Францией, были задворками, скучной и затхлой европейской провинцией! Молодые женщины из императорской фамилии обладали всем, что им было нужно для успеха и наслаждений — красотою, изысканным вкусом, богатством. Там, на окраинах империи и за ее пределами, им не хватало лишь одного — общества, к которому они привыкли.
Читатель, вероятно, помнит Испанскую королеву Жюли Бонапарт, урожденную Клари. Как она рассуждала об Испании, сравнивая ее с милым сердцу Неаполем, королевой которого она до этого именовалась! Так нет же, в Неаполь она приезжала к мужу всего дважды, на очень короткий срок и то по настоянию Наполеона. В Испании она, кажется, и всего-то побывала в кратковременном путешествии — туда и обратно. А ее родная сестра Дезире, Шведская королева? Помните, впервые уезжая к мужу в Швецию, она давала понять императору, что будет непременно больше пребывать во Франции, нежели в мрачном Стокгольме. И ведь пребывала. Даже тогда, когда Швеция уже отошла от Франции и была, собственно говоря, воюющей с ней державой.
Так вот этот узкий круг родственников и составлял, можно сказать, основу общества, которое не забывало Мальмезон. А музыканты, поэты и писатели, художники, артисты — маститые и только подающие надежды! Разве могла без них прожить молодая королева?
Яркие лучи почитания и обожания, исходившие от пестрого, занимательного, в высшей степени интересного общества, согревали и Жозефину. Так что одиночество ее оказывалось на деле и не одиночеством вовсе. Хотя для самой очаровательной и первой женщины Франции, бывшей предметом внимания, можно сказать, всего мира, этого всего было мало.
Сразу она даже не поверила словам дежурной лектрисы, что прибыл император Александр, и она, так искусно умевшая себя держать в любых случаях жизни, даже несколько растерялась.
Знала же, была заранее извещена о предстоящем визите! Даже приготовилась к нему, надев на себя все розовое и красное, любимые ею цвета. И с самого утра не отпускала парикмахеров, массажисток, сама сидела у зеркала, меняя румяна и грим на лице.
Неважно, что встреча двух августейших особ. Так сказать, прием в высшей степени официальный, своеобразный визит вежливости. В первую очередь она была женщиной. И женщиной, когда-то умевшей влюблять в себя молодых, самых лучших красавцев Франции. А русский император, говорят, красив, очарователен и сравнительно молод — ему еще нет тридцати семи.
