Джек Линдсей - Подземный гром
Что касается главной фигуры заговора — Гая Калпурния Пиз она, то следует сказать, что это был человек заурядный, не примечательный ничем, кроме знатности рода, привлекательной наружности и ласкового обхождения. Он фактически и не был истинным руководителем или инициатором заговора; Тацит в качестве наиболее активных его участников называет преторианских командиров Субрия Флава, Сульпиция Аспера, известного поэта Аннея Лукана и консула Плавтия Латерана. Кроме того, к заговору, очевидно, был привлечен Сенека и второй — наряду с Тигеллином — префект претория Фений Руф. Мы находим эти имена в романе Д. Линдсея.
Раскрытие заговора повело к жестоким репрессиям. Главари его были казнены или же им — например, самому Пизону, Сенеке, Лукану — в виде особой милости предлагалось покончить с собой. Но пострадали не только непосредственные участники. Нерон, по словам Светония, «казнил уже без меры и разбора кого угодно и за что угодно». Заговор свидетельствовал о назревании в Риме внутреннего кризиса.
На следующий год Нерон, желая выполнить свою давнишнюю мечту, отправился в артистическое турне на родину искусств — в Грецию. Празднества следовали одно за другим. И конечно же, всюду Нерон, как певец и актер, получал венки и награды. Рассказывали, что, когда он пел, никому не дозволялось выходить из театра и были случаи, что люди притворялись мертвыми, чтобы их вынесли на носилках. В Олимпии Нерон даже принимал участие в беге колесниц и правил упряжкою в десять лошадей.
В разгар своих артистических успехов Нерон получил неприятное известие о восстании против римлян в Иудее, принимавшем внушительные размеры. На подавление его был послан консул Тит Флавий Веспасиан — опытный полководец, отличившийся в Британии.
Из Греции Нерон вернулся в Италию триумфатором — в пурпурной одежде, в расшитом золотыми звездами плаще, в олимпийском венке. Он въехал в Рим на той же колеснице, на которой некогда ехал в триумфальном шествии Август.
Однако еще в Неаполе его ждали известия о восстании наместника Галлии — Виндекса. Затем в Рим стали приходить известия о восстаниях, поднятых наместниками Тарраконской Испании, Лузитании, Африки.
Нерон растерялся, тем более что и в самом Риме было неспокойно. Он то собирался обрушиться на мятежников и сенат, то мечтал покорить их силой своего пения, то говорил, что его вовсе не страшит потеря престола — он, мол, прокормится мастерством певца, музыканта, актера. Последний удар Нерону был нанесен восставшими преторианцами. Сенат объявил его врагом отечества. Нерон бежал из Рима и пытался укрыться на вилле одного из своих вольноотпущенников. Заслышав приближение высланной за ним погони, Нерон пронзил себе горло мечом. «Какой великий артист погибает!» — таковы были его последние слова.
Пожалуй, не много найдется в истории политические деятелей и правителей, которые оставили бы по себе такую мрачную память и дурную славу. Знаменитый римский историк Тацит и биограф Нерона Светоний весьма похоже рисуют образ принцепса. Первые несколько лет — это осторожный и благоразумный правитель (под влиянием Сенеки и Бурра), затем (после убийства Британика) — «львенок, попробовавший крови, свирепости которого уже не будет границ», а под конец жизни — чудовище, развратник, садист и, видимо, психически совершенно ненормальный человек.
И, однако, едва ли подобный портрет полностью соответствует действительности. Отнюдь не пытаясь реабилитировать память Нерона, правителя, безусловно развращенного огромной властью и полной безнаказанностью (это ему, матереубийце, принадлежат слова, что ни один принцепс до него не знал, как далеко может зайти власть), мы все же должны — если думать об объективной оценке — отметить, что цитируемые историки были типичными представителями сенаторского сословия и отношения между принцепсом и сенатом были для них главным критерием в оценке правителя. Тенденция предельно ясна — недаром «золотым» пятилетием был назван период правления Нерона, когда он проявлял максимум уважения и послушания по отношению к сенату.
Однако — по причинам, нам не полностью ясным, — Нерон действительно довольно резко порывает с сенатом. Возможно, что в основе такой политики была борьба, характерная и для некоторых последующих императоров, против крупного землевладения, поскольку оно часто приводило к слишком большой экономической, а следовательно, и политической независимости, с чем никак не могла смириться стремившаяся к централизации императорская власть.
Нельзя не отметить, что режим Нерона долгое время не вызывал противодействия в определенных кругах армии, среди городского плебса и населения провинций, по отношению к которым Нерон проводил явно покровительственную политику. Однако он не сумел создать себе в этих слоях общества достаточно прочной опоры. Правда, незадолго до своего падения он грозился полностью искоренить сенаторское сословие, а власть в государстве, командование армией, управление провинциями передать всадникам и вольноотпущенникам. Но это уже были только слова, только бессильные угрозы.
Таким образом, Нерон — первый римский император, который (если не считать кратковременного эпизода правления Калигулы) сделал смелую попытку резко порвать с правящим сословием. Однако эту попытку следует признать и преждевременной и неподготовленной. Землевладельческая аристократия, обновленная, освеженная выходцами из италийских городов (а частично уже и из провинций), оказалась еще слишком реальной силой. За неудачу же своей попытки Нерон поплатился не только троном и не только жизнью, но и тем бесславием, той мрачной репутацией, которая до сих пор сохраняется за ним в веках.
В заключение — несколько замечаний о романе и его соответствии исторической действительности.
Джек Линдсей — английский прогрессивный писатель, известен как автор ряда исторических романов и повестей. Сюжеты этих произведений он черпает, как правило, либо из античности, либо из истории Англии. Для него, как и для многих современных исторических писателей Запада, характерно стремление в какой-то мере «осовременить» описываемые эпохи (иногда весьма отдаленные), уловить их перекличку с сегодняшними проблемами, найти в прошлом если не ответ, то хотя бы какой-то намек, применимый к событиям и запросам нашего времени.
Иногда это стремление реализуется вполне естественно и удачно, иногда — что почти неизбежно — приводит к заметным натяжкам, к слишком прямолинейной, а потому и неприемлемой модернизации. Такой типичный недостаток, несомненно, может быть отмечен в романах, а более широко — в историческом мировоззрении Линдсея, но, с другой стороны, обостренное ощущение кризиса и неблагополучия того мира, того общества, в котором живет, и работает писатель, привлекает его внимание к наиболее ярким, драматическим и «поворотным» событиям прошлого.
