Уильям Дитрих - Мятежная дочь Рима
Надо отдать ему должное, Фалько и не подумал оправдываться.
— Послушай, мой командир, Марк Флавий, чью свадьбу с Валерией мы праздновали в моем же собственном доме, пал жертвой предательства и был убит. Валерия осталась вдовой. А Гальба… Гальба оказался убийцей.
Похоже, ему и в голову не приходило бояться меня. «Да и с чего ему меня опасаться? — внезапно подумал я. — Что я могу сделать с ним такого, чего уже не сделала жизнь?» Все его имущество погибло в огне во время последнего сражения. Рабы, воспользовавшись случаем, разбежались. Скот перерезали. Адрианов вал, который он привык считать своей родиной, был осквернен — наполовину разрушенный, он до сих пор лежал в развалинах, а от тех, кто служил на нем, осталась едва ли горсточка. Так что империя нуждается в Фалько куда больше, чем он — в ней. И уж значительно сильнее, чем в этих моих донесениях.
— И тем не менее ты был свидетелем и даже участником событий, для расследования которых я и был прислан сюда! — нарочито грозным тоном прорычал я.
— Это ведь сам император отдал приказ вывести войска из Британии и тем самым подтолкнул варваров к нападению, а вовсе не я. — Фалько пожал плечами. — Не я, а Гальба пожертвовал петрианцами ради собственного честолюбия. Ему не нужна была Валерия. Он не любил ее и не хотел жениться на ней. Все, что ему было нужно, — это уничтожить ее… унизить — точно так же, как всю жизнь унижали его самого. Когда-то он был солдатом, а стал предателем. Можно сказать, он сам выбрал смерть.
Я выглянул в окно — опять это проклятое серое небо!
— Но, даже зная о смерти Гальбы, она все-таки предпочла снова бежать на север… не так ли?
— Да. Чтобы никогда уже не возвращаться.
Я кивнул. Всю свою жизнь я только и занимался тем, что поддерживал подобные Адрианову валу стены империи, сколько их было по всему миру. Тогда почему мне вдруг нисколько не жалко, что его больше нет? Почему я не оплакиваю его? Как странно, подумал я, восемьдесят миль длиной, миллионы камней, сложенные человеческими руками, омытые потом… каким неприступным он казался… но вот его нет, а мне как будто все равно…
— Расскажи мне о том, что произошло после того, как им удалось бежать.
— Ситуация, в которой мы оказались, оставалась по-прежнему угрожающей. Один из верховных вождей Каледонии, по имени Торин, уже успел к тому времени прорваться через Вал в другом месте, чуть дальше на востоке, и двигался к Эбуракуму. На западном берегу высадились скотты. На восточном — саксы. А нас осталось совсем мало. Кроме того, многие были ранены. Иначе говоря, нас могли перерезать в любую минуту. Однако теперь, когда Гальбы больше не было, петрианцы вновь, как прежде, стали единым целым. Посовещавшись, мы отступили в сторону Эбуракума, но по дороге узнали, что герцог убит. Так что мы двинулись дальше, к Лондиниуму, прихватив с собой пленных друидов. И все два дня мы видели на горизонте дым — это горели казармы, где прежде стоял легион петрианцев…
— А где те легионы, что стояли на юге?
— Те-то? Они появились с большим опозданием и к тому же заранее уже щелкали зубами от страха, — с изрядной долей презрения в голосе объяснил Фалько. Горечь в его лице не удивила меня — передо мной сидел человек, который потерял все, дом его был сожжен, имущество стало добычей мародеров. Он пожал плечами. — Собственно говоря, мы и увидели-то их, только когда остатки нашего гарнизона добрались до Лондиниума. Спустя пару дней к нам в поддержку прислали еще два легиона. Но к этому времени нападения варваров стали уже реже. Казалось, они в нерешительности. Кое-кого из тех, кто забрался так далеко на юг, даже удалось заманить в засаду.
— Скажи мне, Каратак мечтал о том, чтобы вообще изгнать римлян из Британии?
— Он был по натуре мятежник. И мечтатель тоже. У варваров не было своего короля — только верховный совет, а те племена, что жили на побережье или на островах, занимались в основном грабежами, и ничто больше их не интересовало. Из всех вождей один только Каратак понял, что для того, чтобы противостоять Риму, нужно сильное государство — сильное и единое. Однако шло время. Волнения в самой империи потихоньку улеглись, ситуация стабилизировалась. Вопрос с наследием императора был наконец решен, на побережье высадился Феодосий со свежими подкреплениями, и варвары были отброшены назад, на север от Адрианова вала.
— Итак, выходит, империя была вновь спасена.
Фалько посмотрел на меня в упор:
— На этот раз — да. Но… надолго ли? Как ты сам-то считаешь, инспектор Драко?
Ни колебаний, ни страха — одна спокойная решимость! Именно на таких людях столетиями держалась империя! Именно на них опиралась она, раздвигая свои границы, казалось, они выкованы из железа… однако даже его сердце оказалось разбито. Я невольно отвел глаза в сторону.
— Что ты намерен делать?
— Заново построить свой дом, наладить хозяйство… все, что смогу. Хватит с меня, навоевался. Буду себе потихонечку жить у подножия Вала. Как-нибудь проживу — как жили до меня мои предки. Подожду, посмотрю, кто победит, а дальше стану жить с ними в мире и дружбе. Было время, когда все мы ждали приказов только с юга. Ну что ж, выходит, теперь станем ждать их и с севера.
— С севера? Но ведь на севере ничего нет! — вырвалось у меня помимо моей воли. Я был раздражен и не скрывал этого. Та тайна, ради которой я был прислан сюда, так до сих пор и осталась неразгаданной. — Совершенно дикий край! Объясни мне наконец, с чего Валерии вдруг вздумалось отправиться на север?!
— Потому что там, на севере, живут свободные, сильные люди, беспокойные, но в них ключом бьет жизненная сила. И когда-нибудь они вернутся. Они вновь перейдут через Вал и останутся. И с ними — новая жизнь и новый мир.
Зловещее предсказание, подумал я, учитывая, что победа как-никак и на этот раз осталась за Римом. Однако победа эта досталась нам такой кровью, что с полным основанием могла считаться пирровой. Нет, не то чтобы я не верил в то, что этому народу под силу противостоять империи, — просто мне казалось, что они не особенно и стремятся к этому. Старые боги утратили свою силу, их стали понемногу забывать, а этот новый бог, этот таинственный еврей… в моих глазах он по-прежнему оставался богом лишь женщин да рабов. Куда больше мне нравились божества кельтов — Таранис, Езус и их добрый бог Дагда. О таких богах мужчины слагают песни.
— Когда-нибудь… — задумчиво повторил я. — Когда-нибудь…
— Мне удалось ответить на твои вопросы, инспектор Драко? Теперь ты вернешься в более теплые страны, чем наша, чтобы написать свой отчет?
— Наверное, да, — кивнул я. Эти слова сорвались с моих губ прежде, чем я успел подумать. Впрочем, он прав — что мне тут делать? Да и что мне еще остается? Но о чем я стану писать в своем отчете? Имперскому суду и самому сенатору Валенсу уже известно и о тайном сговоре вождей варварских племен, и о недавней войне. А передо мной сейчас стоит куда более трудная задача… может быть, потому, что страсть, сжигающую женщин, и желание, сводящее с ума мужчин, объяснить обычно всегда труднее.
