Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский
Сжимая в кармане пятирублевую ассигнацию, оставленную ему братом до следующей оказии, Карл ужасно стеснялся разговорчивого хозяина и самих разговоров о деньгах, и уже начал отвечать по-военному – «так точно» и «никак нет!», чем привел хозяина в восторг. Старуха-прислуга была отправлена за свежими булками к чаю, в кухне зашумел самовар, а Власов продолжил расспросы, попутно сообщая сведения о себе и соседях.
Выяснилось, что Власова зовут Егором Алексеевичем, что он холостяк, а своих деток ему Бог не дал. Что он двадцать лет прослужил по медицинской части, в Аптекарском департаменте, и вот уже два года в отставке. Старуху-прислугу Семенидову он, хозяин, зовет Шуркой, однако молодому человеку лучше называть ее Александрой.
Повыспросив Карла обо всем на свете, отставной чиновник выразил надежду, что тот оценит его дружбу и добрые отеческие советы. Старухе в присутствии Карла было велено прислуживать молодому барину столь же усердно, как и хозяину. Семенидова молча поклонилась, поджала и без того тонкие губы и ничего не сказала.
Он походил по комнате, которая стала его первой – пусть даже временной – собственностью. Попробовал, как задвигаются занавески, посидел на краешке кровати, понюхал зачем-то подушку и решил выйти прогуляться. Во-первых, ему обязательно нужно было купить будильник, без которого вставать по утрам в шесть часов представлялось ему просто невозможным! Во-вторых, надо было произвести разведку окрестностей чужого города. В-третьих, купить бумагу, конверты и письменные принадлежности, без которых вольноопределяющийся решительно не может готовиться к занятиям!
Все эти веские и радостные аргументы «за» перечеркивало одно гаденькое сомнение финансового свойства. Из оставшихся от братовой пятирублевой ассигнации двух рублевок одну, следуя поучениям квартирного хозяина, вообще-то надлежало отдать прислуге, Шуре-Александре. На чаек-сахарок да на мытье сапог, как весело упомянул Власов. Утром и вечером чаю попить, конечно, следовало – но оставаться в Петербурге с одним-единственным рублем было страшновато.
Единственным финансовым резервом фон Ландсберга оставалась трехрублевая ассигнация, потихоньку от старшего брата подсунутая Карлу сестрицей Марго. Но это были действительно последние деньги, которые следовало беречь до крайней надобности.
С другой стороны, рассуждал Карл, надо непременно написать родным письмо и сообщить про вольную квартиру и связанные с этим финансовые проблемы. Опять же – бумага, чернила и карандаши. А булки или пироги к вечерним чаепитиям? Не хлебать же один чай с сахаром вприкуску?! Решено: он отправляется за покупками, меняет трехрублевую ассигнацию, а один из оставшихся рублей прячет на самое-самое дно сундучка, с которым приехал сюда.
Объявив старухе, что собирается немного погулять и осмотреться, Карл выскользнул за дверь и оказался на свободе.
Насчет места приобретения будильника и писчебумажных товаров ему охотно растолковал здешний дворник, совсем еще молодой мужик. Узнав, что Карл – новый квартирант надворного советника Власова и будущий офицер, дворник Матвей почтительно снял шапку и подробно рассказал о дороге, шевеля для наглядности пальцами.
– Как дойдете до угла, тык налево вашей милости, два квартала до улицы Бассейной. Опосля – на праву руку – и прямком до Литейного проспекта. Там и лавки всякие имеются. Ну а коли ваша милость не найдет потребного, то по Литейному вниз опять надо. Как пройдете «Вшивую биржу», так Невский проспект и будет. А уж там товару! – Матвей, изображая сладкий ужас от количества имеющихся на Невском товаров, прижмурился, затряс головой и тут же без стеснения попросил: – На чаишко бы с вашей милости! На счастье вам, да на радость мне…
– Вечером дам, Матвей. Нету сейчас мелких, – поражаясь сам себе, солидно ответил юноша и тут же поинтересовался: – А почему улица так странно называется – Бассейная? И что за «Вшивая биржа» такая?
Дворник, ничуть не раздосадованный отказом в чаевых, подробно объяснил молодому барину и про Басков переулок, названный так в честь богатейшего купчины, имеющего здесь большие земельные участки, и про другие местные достопримечательности. Бассейновая улица, как оказалось, вела от Литейного к двум большим искусственным бассейнам, откуда вода по трубам подавалась к фонтанам Летнего сада.
– Ну а «Вшивой биржею» перекресток Литейного и Невского называют, – закончил устную экскурсию Матвей. – На энтом самом месте издавна поденщики безработные собирались. Там их наниматели и находют. Почему «вшивая» – так ведь известно, что за публика там топорщится – голытьба! Вот плотники и каменщики, к примеру – народ сурьезный, их на Сенной площади искать надобно. Кухарки – те на Никольском рынке новых хозяев дожидаются. Лакеи и садовники – у Синего моста… Так не забудете опосля променада про раба божьего Матвея, ваша милость?
Подтвердив обещание отблагодарить дворника, Карл едва не бегом отправился покорять Северную столицу.
Это был истинный день открытия нового мира, и Карл несколько раз с удивлением вспоминал то, каким чужим и нелюбезным показался для него Петербург в первые дни. Оказалось, что достаточно отсутствия вечно угрюмого и озабоченного брата Генриха, наличия теплого солнышка, вовсю греющего сегодня, и шуршащей трехрублевой ассигнации в кармане.
Карл долго бродил по Невскому, не замечая насмешливых перемигиваний приказчиков при виде простодушного провинциала. Застенчиво глазел на хорошенькие лица встречных барышень, уважительно уступал дорогу попадающимся офицерам – они представлялись ему истинными хозяевами столицы!
А вывески! На двух торговых кварталах Невского Карл насчитал уйму различных вывесок – больше, чем видел их за всю жизнь в своем уезде и губернском городе. Среди деловых рекламных посулов попадались и забавные вывески – смешные даже на взгляд провинциала. Над одной ресторацией – медведь с газетой в вывернутых лапах за столиком, уставленным различными блюдами. Над входом в каждый трактир – либо жеманно топырящие пальчики мужики с чаем в подстаканниках, либо такие же бородатые дяди с лепными кружками либо штофами в руках. Турки в чалмах, задумчиво сосущие кальянные трубочки над табачными лавками. Рог изобилия, из которого почему-то сыплются то ли младенцы, то ли ангелы. А рядом – маленькими буквами разъяснение: «Повивальная бабка-голландка».
Многие вывески содержали французские слова – с такими ошибками и в таких сочетаниях, что догадаться о том, что сие означает, можно было с большим трудом. Немногим понятней были и иные надписи на русском: «Здесь красют, декатируют и такожде пропущають машину». Или – «Дамский портной Иван Ефремов из иностранцев». Какой же это Иван, если из иностранцев?
Впрочем, и потешные вывески не портили Карлу общего восторженного впечатления.
Вернулся новый открыватель столицы в свой Басков переулок на извозчике – «ваньке», нанятом за 25 копеек. Это, конечно, было мотовством, пенял сам себе Карл. Да, мотовство – но как иначе, скажите на милость, доставить на квартиру будильник, глобус, большущий куль мятных пряников, проданных немцем-кондитером из Ковенской губернии со скидкой, а также бумагу, тетради и банку с ваксой для сапог? Тем
