Путь до весны - Виктория Александрова
— Нет никаких условий, — вдруг понизил тон граф Ульрих. — Если я скажу, что хочу, чтобы ты убралась в свой Нолд поскорее и больше здесь не появлялась, вряд ли меня кто-то послушает. Выплачивать налоги в пользу Нолда я всё равно не буду. Иди к чёрту.
С этими словами он пришпорил коня, разворачиваясь; окружающие его гвардейцы в блестящих латах и серых с зелёным сюрко расступились, пропуская его, и поскакали в замок вслед за ним.
— Я не уйду, пока вы не сдадитесь, ваше сиятельство, и не принесёте извинения! — крикнула Кристина ему вслед, но он даже не обернулся.
Хенвальд ясно дал понять, что ненавидит её, но разве это может быть весомым поводом для восстания? Она не поняла, каких именно результатов ему хотелось добиться, а он не желал об этом говорить. Не мог же он требовать развода Кристины и Генриха, отсоединения Нолда от Бьёльна и возвращения Кристины в родной аллод? Или мог? Она уже давно поняла, что дело было не только в налогах, что Хенвальд вряд ли успокоится, даже если она уступит и позволит ему не платить полную сумму… Но что же тогда ему надо, в конце концов?
Когда за ним закрылись ворота замка и поднялся мост через ров, когда со стен пропали лучники, она вздохнула и позвала:
— Капитан! Нужно отправить вести в Айсбург. Кажется, нам потребуется большое подкрепление, в том числе хорошо вооружённые рыцари и осадные орудия. Также, думаю, стоит напомнить графу Вардену о том, что ему пора сделать выбор, на чьей он стороне — нашей или мятежников.
А ещё нужно было извиниться перед Рихардом за то, что она, скорее всего, не успеет приехать к его именинам.
* * *
Кристины не было дома почти две седмицы. Уже настала весна, баронесса София встретила свои девятнадцатые именины, следом за ними приближалось восемнадцатилетие Рихарда. А там недалеко и до весеннего равноденствия и Дня Прощения… Жизнь текла своим чередом, несмотря на войны и мятежи, в том числе и здесь, в Айсбурге, до которого пожар восстания пока не добрался. И хотелось верить, что уже не доберётся никогда. Впрочем, это зависело целиком и полностью от Кристины, её удачливости, умений и сил.
Она часто присылала письма, буквально каждые два дня в Айсбург приезжал гонец, и порой Генрих с трудом читал то, что писала ему жена. У неё и так был не слишком разборчивый почерк, но, видимо, от волнения и пережитого в битве ужаса, а также из-за спешки и полевых условий она стала выводить буквы куда менее старательно. Генрих читал — и представлял, как она пытается расположить кусочек пергамента в тёмном шатре, как дрожит её рука, как подряд ломаются несколько перьев, потому что она слишком сильно жмёт на них… Как слёзы застилают её глаза, но она сдерживает их, терпит до последнего, не позволяя им упасть на пергамент и размазать свежие чернила.
Генрих догадывался, как Кристине сейчас нелегко, но всё же безоговорочно доверял ей, будучи полностью уверенным в успехе её дела.
Самое новое письмо уставший гонец на взмыленной лошади принёс сегодня после обеда. Кристина рассказывала о неудачных переговорах с Хенвальдом, который вместо того, чтобы спокойно выдвинуть свои требования и обосновать претензии, попросту оскорбил её и заперся в замке, готовясь, по-видимому, к штурму. Кристина просила как-то поторопить Варденов с принятием решения насчёт того, чью сторону они намерены принять, а также прислать подкрепление и осадные орудия для возможного штурма.
Генрих вздохнул.
Ему снова пришлось собрать небольшой совет, позвать в том числе и леди Луизу, которая могла бы как-то повлиять на своего отца, уговорить его выступить на стороне законного сюзерена или хотя бы не присоединяться к мятежу. Но её тоже, в свою очередь, придётся уговаривать.
Хотя был у него на уме ещё один способ, пожалуй, даже более действенный, чем уговоры.
Сегодня большой зал Айсбурга выглядел пустынно, заброшенно; длинный стол, приставленный вплотную к помосту, не был заполнен даже наполовину: по правую руку от Генриха сидели Хельмут с женой и Рихард, по левую — Вольфганг и Луиза. Поэтому сам лорд Штейнберг решил не садиться на трон и просто занял высокий скромный стул во главе стола. Кресло Кристины почему-то не убрали с помоста, и оно тоже печально и одиноко стояло возле трона. Иногда в зал забегали слуги с бокалами вина, но мало кто из собравшихся хоть раз прикоснулся к напитку.
— Леди Луиза, что говорит ваш отец? — как бы невзначай поинтересовался Генрих, когда текущую ситуацию подробно разобрали по полочкам и обсудили как следует.
— Он не склонен присоединяться к мятежу, ваша милость, — опустила глаза Луиза, сжав пальцами ткань своего нового голубого платья — она ходила к швее за обновками едва ли не каждый день.
— Да и вряд ли он бы встал на сторону мятежника, ведь вы сейчас находитесь здесь, среди тех, кому он мог бы противостоять вместе с Хенвальдом, миледи, — усмехнулся Хельмут, явно догадавшийся о том, как именно можно надавить на дочь графа Роберта и его самого. Иногда он был достаточно проницателен, чтобы понять Генриха даже без слов.
— Дело не в этом, ваша светлость, — спокойно отозвалась Луиза. — Мой отец — верный человек и преданный вассал, он ни за что бы не встал на сторону какого-то бунтовщика, — она скривилась, — из-за пары сотен золотых. Вардены всегда жили в достатке, ему ничего не стоит выплатить налог в полном размере. Из-за этого мы по миру не пойдём.
Что-то сегодня она особенно надменна и кичлива, даже Хельмут по сравнению с ней казался тихим и скромным человеком… Впрочем, он за последние месяцы действительно изменился, в том числе и благодаря браку с баронессой Софией, но всё же основных черт своего характера не растерял. Вот и сейчас он, кажется, собирался вступить в словесную дуэль с леди Луизой и в конце концов дать ей понять, какая роль ей предназначена во всей этой игре.
Генрих чуть сжал подлокотники стула, подаваясь вперёд.
— Миледи, но ведь вы должны понимать… — начал он, опередив Хельмута. — Предположим, что ваш отец поддержал бы мятежников. Понимал бы он при этом, что рискует вашей жизнью?
В зале повисла тишина. Вольфганг, что доселе сидел безучастно и молча рассматривал свои ботинки, вдруг поднял голову и округлил глаза. Рихард усмехнулся, София продолжала сохранять спокойное выражение лица, изучая кольца с аметистами на своих пальцах, а Хельмут, кажется, готов был вот-вот рассмеяться от того, насколько ошарашенной оказалась Луиза.
— Вы хотите сказать… — процедила
