Виктория Руссо - Цыпленок жареный. Авантюристка голубых кровей
– И кто, интересно, столь щедрый? – выдохнула она.
– Вопрос в другом: достойна ли этой роскоши Цыпа? – мужской голос заставил Анну вздрогнуть. Перед кроватью стоял Козырь, он криво усмехнулся, глядя на ее парик, лежащий на краю кровати, и, кивнув на отвалившуюся деталь, произнес:
– Все фальшь! И почему я не удивлен, что наш цыпленок – на самом деле обычная курица?!
Девушка стыдливо прикрыла почти оголенное тело, и расправила спутавшиеся русые волосы.
– Забавно, но теперь ты совсем другой человек, к которому хочется прикасаться… Но, к сожалению, я не могу!
Она удивленно уставилась на него, не понимая, и еле слышно выдавила:
– Почему?
– Теперь ты стоишь еще дороже! Я смогу тебя продать не в трактире, а здесь!
– Здесь?
– Конечно, прямо в гостинице. Внизу ресторан и там бывают очень состоятельные, и даже интеллигентные люди, любящие развлечения не меньше, чем те, с кем ты уже познакомилась в нашем маленьком царстве разврата.
– Зачем я здесь?
– Я уже ответил на этот вопрос.
– Мне нужно домой, моя мать…
– Я слышал и не уверен, что ты говоришь правду, – Козырь лишь пожал плечами и, перед тем, как уйти, добавил: – Этот номер пока твой, ты должна мне за сутки пребывания, плюсуем услуги нашей фрау, а также доктора. Задолженность за столик в кабаке, которую тебе также придется покрыть… Что-то еще упустил, но это неважно! Пользуйся благами, внезапно свалившимися на тебя, да не увлекайся, а то задолжаешь такую сумму, которую не будешь в состоянии отработать. Рекомендую отдохнуть как следует и завтра приниматься за работу. Чуть позже фрау сделает тебе примочки, надо вывести синяки…
– А о чем-то кроме денег ты можешь думать? – твердо спросила Анна.
– Возможно. Как твое имя?
Девушка хотела назваться кем-то иным, но поразмыслив, решила не рисковать:
– Анна.
– Дворянка, не так ли?
Девушка кивнула и стыдливо опустила глаза, словно в этом слове таилось что-то очень неприличное.
– Авантюристка голубых кровей! – усмехнулся Козырь, как никто, понимая эту двойственность, потому что, по сути, они были одного поля ягоды. – Что же мне с тобой делать, Цыпа?!
Козырь ходил перед кроватью, о чем-то размышляя. Иногда он останавливался и рассматривал ее лицо, ему казалось, что перед ним – совсем другой человек. Мужчина боялся привязаться к ней, она волновала его, и это настораживало и пугало. С желтоволосым безродным цыпленком было просто, а с благородной Анной все усложнялось.
– Чем быстрее ты со мной рассчитаешься, Анна, – тем лучше для нас обоих! – произнес он серьезно.
Девушка замерла, задумавшись на мгновение, после чего решительно отбросила одеяло, приглашая его лечь рядом.
– Умоляю! – покривился мужчина, словно ему показали что-то отвратное. – Не мысли на уровне цыпленка, просто подумай, что мне предложить! Ведь насколько я знаю, ты весьма изобретательная дама. Трюк с искусственной рукой меня впечатлил!
Козырь взглянул на часы, которые носил по старинке в кармашке жилета и, попрощавшись, скрылся, пообещав навестить ее утром. Анна принялась жалеть себя, ведь она снова была пленницей. Все то, к чему она так отчаянно стремилась – свобода и независимость, ускользали от нее, делая вещью, принадлежащей кому-то другому. Фрау застала девушку рыдающей, тайком от Анны немка высыпала успокаивающий порошок в клюквенный морс и заставила страдалицу осушить стакан. Девушка почувствовала странный привкус и догадалась, что получила какое-то лекарство. Она сделала вид что уснула, а когда дверь за надсмотрщицей закрылась, бросилась в уборную, чтобы избавиться от лекарства всеми возможными способами.
Лидия Васильевна сидела в гостиной в домашнем платье и ночном чепце, что было странно, потому как часы давно пробили полдень. Кухарка несколько раз предлагала позавтракать, но она отказывалась, объясняя приступом невероятной тоски, сдавливающей горло.
– Я мечтала сделать для Анны что-то хорошее перед уходом… А она снова бежала… Нет больше никакой веры. Я ведь скоро умру, Аглая, слышу, как мой супруг призывает меня оставить грешную землю…
– Полноте, поживете еще поди. Может чаю?
– Тьфу, на тебя, ведьма, я ей про смерть, а она мне свой чай подсовывает.
– Ну, вы за упокой, а я за здравие! – добродушно произнесла прислужница. Крупные черты лица кухарки всегда раздражали Лидию Васильевну, но в этот момент хозяйка одинокого дома не отпускала от себя прислужницу – боялась остаться наедине с собой.
– Хорошо как раньше было, Аглая! Сядь, расскажу тебе о счастливых днях моей жизни.
Кухарка нехотя пристроилась на неудобном стуле и уставилась на Лидию Васильевну, надеясь, что ее повествование не займет много времени. Она не любила пустых разговоров, предпочитала занять руки, а не язык. Аглае нравилось присматривать за домом Лидии Васильевны, и она держалась за место, потому что для работы на фабрике была уже стара, а найти другую вакансию в дворянском гнезде (пусть и разоренном) в послереволюционное время было практически невозможно.
– Мне было пять лет, когда я получила первый урок танцев. Сначала я была восхищена этими движениями, их разнообразием, но слишком частые уроки и слишком высокие требования стали утомлять. Я сказала матери, что не желаю более заниматься чепухой, но она меня убедила, что танцы придают манерам дворян изящество, грацию, величавость, без всего этого положению в обществе – грош цена. Тебе этого не понять, Аглая, но мы – потомственные дворяне. Женщины это сословие получают по наследству, лишь родившись в дворянской семье, мы становимся чистокровными представителями благородного рода. Это ответственность! Нам давали превосходное образование, учили смотреть на мир открыто, и мы должны были передать любовь к возвышенности своим потомкам…
Лидия Васильевна с тоской подумала об Анне, ее неприятии семьи и бесконечных бунтов против сословия. Пожилая женщина хотела пожаловаться на дочь Аглае, но вдруг услышала сопение, заскучавшая крестьянка бессовестно заснула под ее повествование.
– Манеры… воспитание… приличие… разве ты сможешь уловить смысл этих слов, глупая кухарка? – сокрушалась Лидия Васильевна. Ей стало невероятно одиноко в просторном доме. Пожилая дама злилась на дочь за то, что она, как и Аглая, не понимала, какая это честь – быть частью сословия светских землевладельцев, обладавших наследственными привилегиями. Даже несмотря на то, что ненавистные большевики прозвали их буржуа и выставляли, как алчных бездушных бездельников.
