Алекс Брандт - Багровый молот
Ханс пришел накануне, поздним вечером, когда на улице уже было темно. Принес ворох заношенной старой одежды, пять минут сажей пачкал Хейеру волосы, придирчиво оглядывал со всех сторон. С удовлетворением кивнул: пойдет. Затем принялся объяснять:
— Запомни: ни с кем из них не встречайся взглядом. Глаза могут выдать. Притворись, что тебя разморило, что ты устал. Поближе наклонись к лошади, зевай, как будто вот-вот уснешь. Если остановят — говори медленно, не торопись. Забудь, что ты приличный человек. Почесывайся, пусти ветры, если приспичит. Солдатам у ворот тоже несладко стоять, по шесть часов кряду. На кой им сдался этот неопрятный субъект? Поиски Германа Хейера ведутся уже три дня, и, как я думаю, ведутся без особой охоты.
Энгер полез рукой за пазуху, вынул свернутую трубкой бумагу с печатью.
— Вот документы, Альфред все сделал. Едешь проездом из Швайнфурта в Нюрнберг. Почему и зачем — здесь все написано.
— Благослови вас Бог, — тихо проговорил Хейер.
Ханс усмехнулся:
— Подожди. Благодарить будешь, когда окажешься в Нюрнберге. Теперь последнее: сегодня собери вещи, подготовься к дороге. А завтра утром, как рассветет, переберешься в другое место. За лавкой Зебольда — знаешь, где это? — есть заброшенный дом. Он заперт, но с черного хода дверь слабая. Я открою замок и смажу маслом петли. Зайдешь туда тихо, никто не увидит и не услышит.
— Зачем? — нахмурился Хейер.
— Предосторожность, мой друг, всего лишь предосторожность. Мы с тобой сейчас на положении зайцев: крепче запутаем след — больше шансов, что выберемся.
— Хорошо. Что с лошадью?
— Сейчас объясню. За торговыми рядами есть узкий проулок. Пойдешь по нему. Увидишь трактир, а рядом с ним…
— Что за трактир?
— «Тирольский грош». Вход с высоким крыльцом, а в двух шагах — коновязь. Там и будет твоя кобылка: гнедая, под седлом синий чепрак. Не успеешь прочитать «Аве Мария», как все окажется позади.
Солнце слепило глаза, и, чтобы оглядеться, Хейеру пришлось приставить ко лбу ладонь. Полукруглые башни ворот. Горящая куча мусора у подножия вала. Несколько стражников с алебардами. Все как будто спокойно. Но он не мог отделаться от ощущения близкой беды, опасности, притаившейся где-то рядом.
Минувшей ночью ему приснился странный, недобрый сон. Снилось, что он идет по широкому белому полю. Сумерки, воет метель, и ноги увязают в снегу, и каждый новый шаг дается труднее, чем предыдущий. Где-то вдалеке тают очертания неизвестного замка, и темные силуэты деревьев венчают склон высокой горы. Он шел через поле, заранее зная, что никогда не сумеет его пересечь, что мгла и метель не позволят добраться до цели. Холодные, снежные сумерки как будто пожирали его, втягивали в себя, как в воронку. Но он все равно шел. Шел, проваливаясь по пояс в сугробы, не слыша ничего, кроме воя ветра и собственного прерывистого дыхания. Шел до тех пор, пока ноги не отнялись и он не рухнул в сырую, податливую белую мглу, которая облепила его лицо, обняла за шею, навсегда приняла в себя…
Минутная стрелка, щелкнув, остановилась посреди циферблата.
Пора.
Вялой, ослабевшей от страха ладонью Герман тронул лошадиную шею и поехал вперед.
Господи, сохрани душу мою, да не постыжусь, что на тебя уповаю…
Возле ворот один из стражников остановил его, взялся рукой за поводья.
— Куда едешь, болван?
— В Нюрнберг, — ответил Герман, свешиваясь с седла.
Не отвергни и не оставь меня, Боже, Спаситель мой…
Стражник зевнул:
— Документы есть при себе?
Обнажи меч и прегради путь преследующим меня…
— Конечно, вот.
Господи, прошу тебя, Господи…
Не глядя в бумаги, стражник поковырял пальцем в носу. Нехотя шевельнул рукой:
— Проезжай.
Каменная арка ворот. Ивы, цепляющие корнями глинистый берег. Ослепительно-голубая лента реки.
Все закончилось. Все позади. Бамберг, собаки, обвинение в колдовстве. Дальше будет пыльная лесная дорога, и постоялый двор, где пахнет чесноком и опилками, и пиво в большой глиняной кружке, и беспробудный, полуобморочный сон. Сколько времени ему потребуется, чтобы забыть о том, что случилось за эти дни? И сможет ли он забыть?
Жарко. Мимо громыхают телеги, ветер пахнет навозом, дегтем, скошенной спелой травой.
Хлесткий окрик из-за спины:
— Стой!!
Герман вздрогнул. Ошибка. Без сомнения, это ошибка. Крик предназначается не ему. Наверное, какой-то бродяга попытался прошмыгнуть через створки ворот.
Шея как будто одеревенела. И все же он заставил себя обернуться. Несколько солдат бежали к нему со стороны караульной. На башне целился из ружья часовой.
Избавление или смерть.
Хейер пришпорил лошадь. В ту же секунду раздался выстрел. За ним другой, третий. Стреляли со стены, стреляли с крепостных башен. Две пули насквозь пробили тело Германа Хейера, вырвав багряные лоскуты из предплечья и шеи. Он упал наземь, и твердая, утоптанная земля крепко и зло ударила его по затылку.
Темнеет в глазах. Рубаха делается влажной, липнет к спине. Густая, как вишневая патока, кровь пропитывает сухую, зернистую землю.
Испуганный женский вскрик. Ругань солдат. Саднящий скрип застрявшего в стремени сапога.
Суровый голос командует:
— Прочь! Разойдись!
Небо, деревья и камни валятся в пустоту. Вслед за ними сорванным с тележной оси колесом летит город Бамберг. Переворачивается, тает в огромном голубом озере. Исчезают крепостные башни с острыми кровлями, похожими на колпаки сказочных гномов, и деревянные языки перекидных мостов, и флагштоки с развевающимися знаменами, и линии крыш — неровные, расходящиеся, словно рубцы на панцире черепахи.
Кто-то донес. Кто-то предал его. Кто-то донес… Кто-то предал…
Взявшись за руки, каменные гномы водят хоровод вокруг старинного франконского города, города епископов и королей. Впрочем, это уже и не город вовсе, а сверкающая разноцветными огнями гора. Нагромождение мрамора, яшмы, тусклых золотых слитков. Сокровищница, в которой гномы орудуют молотами и кирками, добывают несметные, немыслимые богатства. Рубиновое пламя — раскаленное, чистое. Тигриные искры топазов. Слезы горного хрусталя.
Отче наш, сущий на небесах… Прошу, даруй мне милость свою… Даруй мне быструю смерть…
Бамберг обратил свое лицо к небу. Улыбнулся, задумчиво вдохнул мягкий осенний воздух.
— Да он, кажется, мертвый.
— Все равно тащите его сюда!
Ветер лепит из облаков перламутровую раковину. Тонкие ивовые листья медленно плывут в прозрачной речной воде.
