Артуро Перес-Реверте - Мыс Трафальгар
– Куда мы пойдем сейчас, мои адмираль[54]?.. Что командовать: лево руля или право руля?
– Же-не-се-па.
– По-моему, надо скомандовать: лево руля.
– Же-не-се-па.
– Пресвятая дева.
Поначалу американская операция шла хорошо. Гравина (который, помимо связей с Годоем, обладал еще и опытом, отвагой и манерами) безупречно вышел из Кадиса, прорвав английскую блокаду, соединился с эскадрой Вильнева, а потом оба неспешно направились к Мартинике, отобрали у англичан Эль-Диаманте и захватили конвой британских торговых судов, нагруженных ромом, сахаром, кофе и хлопком. Можно было лопнуть со смеху, сеньоры, бывает же такое – все эти бритиш кэптенз[55] мечутся и спрашивают: гуотс хэппенинг, гуотс хэппенинг[56], а по ним палят раз за разом и заставляют спустить флаг. Умора. А Хуан Санчес (по кличке Фуганок), старший плотник «Антильи», высунувшись из орудийного порта, кричал им, рыкая, как всякий уроженец Кадиса и его окрестностей:
– Не все коту масленица, сукины дети, пришел и ваш черед!
Но плохо то, что начиная с этого момента Вильнев начал дристать. Он пошел обратно в Европу не по той широте, столкнулся с противными ветрами и в итоге вместо того, чтобы прибыть в Эль-Ферроль, 22 июля неподалеку от мыса Финистерре напоролся на английскую эскадру адмирала Колдера: буммм, буммм. Двадцать французских и английских линейных кораблей против четырнадцати или пятнадцати английских, фронтальный бой на половине расстояния пушечного выстрела, в густом тумане, бывает же такое, испанцы сражаются, а Вильнев пребывает в нерешительности, и половина французских кораблей не вступает в бой и даже пальцем не шевелит, чтобы прийти на помощь «Фирме» и «Сан-Рафаэлю», которые – с девяноста семью убитыми и более чем двумя сотнями раненых на борту, издырявленные ядрами и пулями, с перебитыми мачтами (рухнувшие паруса, накрыв собой батареи, ослепили и задушили их) – ветер несет прямо к английской эскадре, а французы, шедшие за испанцами, дефилируют, целехонькие, на ветре, и им хоть бы что. Короче, после боя, длившегося до девяти часов вечера, окруженным «Фирме» и «Сан-Рафаэлю» пришлось спустить флаг.
– Придется сдаваться, Пако. Они расколошматили нас.
– А что же наши-то?.. Они что, не собираются нас выручать?
– Вряд ли. Судя по звукам, им самим крепко достается.
– А лягушатники?
– Поминай как звали. Похоже, они решили отложить свой ле-жур-де-глуар на другой день.
Об этом стало известно на следующее утро, на рассвете, когда союзная эскадра увидела оба сдавшихся корабля на буксире у уходящих англичан, и Вильнев отказался броситься вдогонку и отбить их, несмотря на все мольбы и негодование испанских моряков, крывших его последними словами, а гардемарин Хинес Фалько (который только накануне принял боевое крещение там же, на баке «Антильи», откуда сейчас, спустя три месяца, смотрит на эскадру адмирала Нельсона), как и многие из его товарищей, рыдал от возмущения и ярости, глядя, как два израненных корабля удаляются, окруженные англичанами, пока адмирал Вильнев и остальные французы взирают на них издали, неторопливо почесывая свое мужское достоинство.
– Как будет по-французски «сволочь»?
– Сволъёшь.
– Точно знаешь?
– Клянусь матерью.
С тех самых пор испанцы и перестали доверять французам, французы Вильневу, а Вильнев – самому себе. Поэтому, добравшись до Виго, вместо того, чтобы выполнить подробные инструкции Наполеона – идти на север, к Ла-Маншу, адмирал повернул на юг и окопался в Кадисе. И, понятное дело. Узнав, что эскадра, которая, по его расчетам, уже должна была находиться в Бресте, на самом деле обретается неведомо где, совсем в другой точке Европы, Наполеон встал на дыбы, потому что весь его план пошел псу под хвост. Ну и сукин сын, недоверчиво повторял он, глядя на карту, а у самого голова шла кругом. Ну и сукин сын. Как же я теперь вторгнусь в Англию? Полный провал. Чтобы оправдаться – вот на это ему вполне хватило решимости, – Вильнев не колеблясь возложил вину за происшедшее у мыса Финистерре, а также и за все прочее на испанские корабли; и тут император (его никто не проведет, потому что в эскадре у него есть свой шпион – Лористон, офицер генерального штаба, который в каждом письме ругательски ругает Вильнева) обрушился на министра Декре и его подопечного, 6 чем свидетельствует известный документ: «Все это доказывает мне, что Вильнев просто бездарь. Какие у него причины жаловаться на испанцев?.. Они дрались каклъвы, а Гравина был воплощением гения и решительности». Потом, как человек практичный, он решил, что в хозяйстве все сгодится, и надумал отправить Вильнева в Средиземное море. Послушай, Декре, сказал он. Поскольку этот недоумок, твой протеже, заблокирован в Кадисе и провалил мне день Икс, час Игрек, скажи ему, чтобы поднимал паруса и шел в Средиземное море, а там, соединившись в Картахене с испанской эскадрой Сальседо, пусть пройдется вдоль итальянских берегов – там тоже требуется по-размахивать нашим флагом. А если, выходя из Кадиса, этот кретин встретится с англичанами, а я думаю, что именно так и случится, то пусть дерется, негодяй. Пусть засучит рукава и дерется как проклятый. А еще передай от меня своему красавчику, что если он не выйдет в море немедленно, то есть сейчас же, то я ему засуну его адмиральские эполеты в задницу, а потом отправлю его чистить все сортиры моей Grande Armee[57] от Бреста до русской границы. А потом расстреляю. И его, и его папашу, если он только знает его. Тебе ясно, Декре? Если ясно, то давай, поторапливайся. Потому что я еще не решил, кто такой этот твой протеже – просто дурак или предатель.
Вот, плюс-минус, такие мысли (конечно, с учетом возраста, воинского звания и информации, которой он располагает) роятся в голове у гардемарина Хинеса Фалько, находящегося на баке «Антильи»; а в это время чуть дальше, на шканцах, барабан продолжает грохотать «к бою», боцманы свистят в свои латунные дудки, мальчишки-юнги заканчивают посыпать песком палубу, а английская эскадра, уже четко выстроившаяся двумя колоннами, направленными на линию французов и испанцев, несется на всех парусах, включая лисели, поставленные, чтобы захватить побольше слабого норд-веста.
– Господи помилуй! – восклицает старший помощник Фатас.
Фалько оборачивается к нему. Прислонившись к фок-мачте и немного согнув колени, чтобы гасить колебания подзорной трубы от качки, Фатас разглядывает сигнал, только что поднятый на флагмане адмирала Вильнева и отрепетованный фрегатами и тендером, курсирующими вдоль боевого порядка. Сигнал номер два. Фатас шевелит губами, словно читая про себя, потом с треском складывает подзорную трубу, моргает, смотрит на гардемарина, затем переводит взгляд к юту, на шканцы, где у находящегося там дона Карлоса де ла Рочи в этот момент, наверное, такое же ошеломленное выражение лица. Наконец, как бы все еще не веря тому, что видел, старший помощник смотрит на вымпелы мачт, чтобы прикинуть направление и силу ветра, и оглядывает море.
