А. Мусатов - Костры на сопках
— Опять наших сивушей чужие охотники бьют. Каждый день, разбойники, на наш берег приходят, будто здесь и хозяина нету.
— Где это было?
— У Черной губы, ваша милость. Я с сыновьями на медведя ходил. Вышли к морю и видим — чужой китобой стоит. А охотники с того китобоя на нашем берегу сивушей бьют. Мне сыновья и говорят: «Давай пальнем, батя, авось страху нагоним, спугнем!» Да разве таких заморских разбойников нашим ружьишком напугаешь! — Он, усмехнувшись, показал самодельный дробовик. — Их пушкой бить надо.
— Да, — сумрачно проговорил Завойко, — совсем обнаглели наши соседушки, руку к нам запускают, как в свой карман… А самое обидное, что мы их проучить достойно не можем. А следовало бы! Ох, как следовало бы! Интересы государства нашего и престиж того требуют. Сегодня сюда лезут, завтра подалее руку протянут… аппетит-то с едой приходит… Богатства наши заморским соседям спать не дают. Велика Россия, а все же растащить ее по кускам могут, коли силы не будет.
Горечь и гаев чувствовались в словах Завойко. То, что он слышал от камчадала, не было для него новостью. Храбрый, бывалый моряк, участник знаменитого Наваринского сражения 1827 года, он последние годы своей жизни служил на Дальнем Востоке. Сначала управлял факторией Российско-Американской торговой компании на берегу Охотского моря, учредил здесь новый порт Аян, потом принял на себя управление Камчаткой, которая входила тогда в состав Восточно-Сибирского края.
Завойко деятельно взялся за переустройство Камчатки. Он первый в этих местах стал строить корабли, насаждать хлебопашество, завез на Камчатку молочный скот, старался упорядочить меновую торговлю с камчадалами.
Не раз Завойко извещал русское правительство о бесцеремонном и возмутительном хозяйничанье чужеземных промышленников в русской части Тихого океана. Китоловы бесчинствовали: били сивушей, вырубали леса, разоряли юрты туземцев. Но царское правительство смотрело сквозь пальцы на разбой иностранных моряков, а сам Завойко был бессилен остановить ретивых соседей — вооруженные силы Петропавловска были ничтожны.
Пользуясь каждым удобным случаем, Завойко посылал губернатору Восточно-Сибирского края генералу Муравьеву и в Петербург донесения, в которых описывал богатства Камчатки, выдвигал проекты хозяйственного преобразования и доказывал, какое большое военное значение, как аванпост на Тихом океане, имеет порт Петропавловск. Завойко просил прислать ему корабли, солдат, чтобы иметь возможность укрепить порт. Много бессонных ночей провел он над разработкой проекта укрепления Петропавловска.
Но далекая северная столица отвечала молчанием. Чиновники в Петропавловске потихоньку посмеивались над упорством Завойко, считали его чудаком, возомнившим себя преобразователем самого дикого и запущенного края великой империи. В то время немало замечательных областей, находившихся в самом центре страны, пропадало без пользы. И кому в Петербурге было дело до далекой Камчатки!
Зато на чиновников столица не скупилась. Краю нужны были землепашцы, кузнецы, плотники, а приезжали опившиеся писаря да искатели легкой добычи, мечтавшие нажить в этом далеком и диком крае приличное состояние и поскорее убраться восвояси.
Расстроенный беседой с камчадалами, Завойко сел на лошадь и поехал дальше.
Вечерело. Контуры сопок обозначились явственней. За ними угадывался беспокойный бескрайный океан. Над лугами уже поднимались туманы. Лошади пошли быстрее, непрерывно фыркая и отмахиваясь от наседавшей мошкары.
Завойко торопился до ночи добраться до селения Старый острог, где решил сделать привал. Неожиданно до слуха путников донеслось ржанье лошади. Кто-то торопился им вслед. Гордеев обернулся и в свете догорающей зари заметил быстро приближающегося верхового.
— Что, Силыч? — спросил Завойко. — Что увидел?
— Человек едет, — ответил Гордеев. — Коня больно гонит.
— В самом деле, — проговорил Завойко. — Подождем…
Все спешились. Держа коня под уздцы, Завойко направился навстречу гонцу.
— Пакет вам, ваше превосходительство! — хрипло проговорил верховой, на ходу соскакивая с лошади и передавая Завойко запечатанный конверт. — От капитана Максутова.
Завойко быстро прочел письмо.
— Что случилось? — не в силах сдержать нетерпеливое любопытство, спросил Лохвицкий.
— Максутов извещает, что из устья Амура прибыл военный транспорт «Двина» с солдатами, — взволнованно ответил Завойко. — Это неспроста… Надо срочно возвращаться в город.
— Куда же сейчас! — взмолился Лохвицкий. — Ведь уже ночь наступает. Да и Егорушка устал.
Этот довод, очевидно, больше всего подействовал на Завойко:
— Ночуем в Старом остроге, а завтра чуть свет — в Петропавловск…
Долго в эту ночь не спал Василий Степанович. Далеко, за тысячи верст отсюда, Россия уже вела войну с Турцией. До Завойко доходили слухи, что Англия и Франция, очевидно, в скором времени тоже выступят против России. А ведь война может захватить и тихоокеанское побережье. И вот, наконец, в Петропавловский порт прибыл военный транспорт… Может быть, действительно проект освоения и защиты Камчатки получил высочайшее одобрение в Петербурге, и Петропавловск из убогой, глухой деревни может стать неприступной крепостью на Тихом океане, на самом краю русской земли.
Едва дождавшись рассвета, Завойко приказал седлать коней и выехал в обратный путь, в Петропавловск.
Глава 3
Авачинская губа, отделенная от Тихого океана узким проливом, раскинулась просторной, вместительной чашей. Берега ее изрезаны большими и малыми бухтами. Одна из этих бухт, Петропавловская, более удобна для стоянки кораблей, так как из моря поднимается длинный и узкий скалистый кряж — Никольская и Сигнальная горы. Этот кряж тянется параллельно берегу, отделяет Петропавловскую бухту от широкого Авачинского залива и образует спокойную естественную гавань.
Кроме того, Петропавловская бухта имеет еще как бы хорошо выстроенный мол. От берега по направлению к Сигнальной горе отходит узкая коса, именуемая Языком. Между оконечностью Языка и горой остается небольшой, но глубокий пролив, достаточный для прохода самых крупных океанских кораблей.
На северном берегу бухты и раскинулся город Петропавловск.
С первого взгляда казалось, что жизнь в Петропавловске шла своим обычным чередом. С утра солдаты под треск барабана выходили на работу: одни достраивали казармы — тесали бревна, возводили стропила; другие строили мельницу на реке; третьи ехали на сенокос — запасали корм на зиму для гарнизонных лошадей и коров.
