Алла Гореликова - Серебряный волк

— Счастлива? — Он горько усмехается. — Я слышал, он калека. И увез ее куда-то сразу после… после свадьбы.

— А говорил, не знаешь.

— В тех слухах, что доходят до нашей обители, мало правды. Где она? У него имение?

— Матушка — первая дама королевы Марготы. Ну, отец тоже при деле… Не такой уж он и калека. Фехтовать меня он учил. И неплохо выучил.

— Я не спросил твоего имени.

— Сергий. Серега.

— А его?

— Ты взаправду хочешь знать? Ожье.

— Ты один у них?

— Еще Софи. — Я невольно улыбаюсь. — Ей уже пятнадцать.

— Невестится, поди, — усмехается дед.

— Если бы! — Улыбка моя расплывается во весь рот… как всегда, когда речь о сестренке. Люблю я ее. — Оторва, верхом любому мальчишке фору даст. С нами хотела, веришь?

— Так, разговор дошел до сути… — Глаза деда полыхают яростным огнем непонятного мне чувства. — Что вы здесь делаете? И кстати, «вы» — это кто?

— Я с другом. — Я оглядываюсь на Леку. — Мы вроде как учимся.

— Вроде как?

— Ну, учебой это не назовешь. Университет, ха! Убиение времени.

— Впереди зима. Голод и холод. Время власти Подземелья. Лучше бы вам вернуться домой.

— Ну…

Дед насмешливо наблюдает за моим смятением. Потом наклоняется ближе:

— Послушай, не очень прилично с твоей стороны врать мне в лицо. Вы шпионите для Двенадцати Земель, так?

Я смотрю в его яростные глаза… Ненависть, вот что это за чувство! Он был господином Готвяни, напоминаю я себе. Ладно… была, не была!

— И что? Побежишь доносить?

Могучий кулак ударяет в столешницу.

— Сопляк!

Стол подпрыгивает. Звякает серебро в кружке. Посетители оглядываются на нас — и отворачиваются.

Кроме Леки.

Лека в один миг оказывается у нашего столика. И говорит с преувеличенным удивлением:

— Вроде раньше я не замечал за тобой способности приводить в бешенство святых отцов… Фигушкин не в счет, само собой. Простите моего друга…

Дед ощутимым усилием разжимает кулак. Мне кажется, с этим простым движением уходят и все обуревавшие его чувства.

— Вы простите. Я погорячился, а это недостойно моего нынешнего положения. Вы можете вернуться к вашему ужину, молодой человек.

— Имей в виду, — говорю я, — у меня нет секретов от побратима. Лека, это мой дед.

Лека, не глядя, придвигает стул. Садится. Говорит:

— То-то мне знакомым почудился… Как Софи на него похожа-то. Как мне вас называть, господин?

— А никак, — кривится дед. — Имена у нас в обители — смех один. Брат Смирение, брат Милосердие, брат Непорочность… ну их в пень. Ненавижу. В общем, так, парни. Не надо дурацких ответов на глупые вопросы. Вы можете мне верить, клянусь в том Светом Господним и памятью о прежних днях. Я готов помочь. Все, что в моих силах. Деньги, убежище, совет…

— Ради мести? — спрашиваю тихо. — Но ведь это — твоя страна…

— Давно ты здесь?

— Пару месяцев.

— Оно и видно. Для этой страны, внучек, любые перемены будут только к лучшему. Таргала катится в пропасть. Эта зима станет для нее последней, готов спорить на собственную душу… и только одно может спасти ее — падение доброго нашего короля. — Дед едко усмехается. — Новый король — у которого хватит ума договориться с Подземельем.

— Карел?

— Этот щенок? Да он шагу не ступит без разрешения старого волка… Нет, здесь нужен мятеж, а он — верный сын. К сожалению.

Вдалеке ударяет колокол. Раз, другой… третий.

— Мне пора, — выдыхает дед.

Я вскакиваю:

— Мы проводим! Я… я не хочу так сразу расстаться с тобой.

Дед скупо улыбается. Лека кличет Олли, говорит:

— Мы вернемся.

— В любое время, молодые господа! Я сдаю комнаты, если вам нужно…

Мы переглядываемся.

— Почему нет, — говорю.

— Так я приготовлю, — кивает старый трактирщик. — Можете хоть среди ночи приходить, стукнете в ставень, что под вывеской, я открою.

— Олли, — негромко зовет дед, — спасибо.

— Рад служить, господин, — так же тихо отвечает Олли. — И… рад, что вы встретились.

— Чудные дела, — говорю, когда мы выходим на улицу. — Вот уж не думал, что встречу здесь деда…

— Олли у меня капитаном стражи был. Соображает быстро, и глаз до сих пор верный. Надо же, как тебя выцепил! На Юличку, говорит, парень похож, — а ты ведь и не сказать, чтоб вылитый… так, в глазах что-то.

Судьба, думаю.

— Дорогу-то запоминайте… — Дед сворачивает в сбегающий на самый берег переулочек. — Пригодится. У нас при обители гостиница для странников, имен там никто не спрашивает и дел тоже. Если вдруг укрыться — лучше места не найдете.

— Плохо тебе там? — спрашиваю я.

— Душно. Тошно. Не для меня такая жизнь. Брат Покаяние, тьфу!

— Дед… а давай с нами! Ты даже можешь нас и не ждать, мы втроем тут, Ясек тебя проводит до нужного человека, а тот через горы переведет. Мама обрадуется…

— Я клялся, — глухо отвечает дед. — Иначе кто б меня за ворота выпустил, я ж по приговору там. Никуда мне уже не деться… не уйти.

Мы выходим к морю, сворачиваем на бегущую вдоль берега тропку. Здесь остро пахнет водорослями и солью, совсем рядом разбиваются о камни прозрачно-серые волны, и временами до нас долетают брызги. Вдалеке, у самого горизонта, белеют паруса.

— Свет Господень, — выдыхает дед, — как же я ненавижу эту коронованную сволочь…

Сегодняшнее утро почему-то напоминает мне другое… Утро после совершеннолетия Карела. Нет, нынче он не бледный до лиловости и вряд ли будет плескать себе в лицо водой из фонтана… но некоторая помятость есть, есть. И тени под глазами… опять, что ль, не спал ночь? А что, очень может быть: Готвянь только начала просыпаться, на улицах лишь редкие рыбаки, спешащие на рынок, и ратуша в рассветном тумане кажется призрачной.

— Побродим? — спрашивает Карел. — Пройтись надо… засиделся.

— К морю, — предлагаю я. Вчера, возвращаясь из обители, мы с Лекой долго не могли свернуть с тропки над берегом: очень уж завораживает эта даль, этот запах, шорох волн… и почему-то всплывает в памяти степь перед рассветом.

— Пусть к морю. Мне лишь бы ногами перебирать… думается лучше.

— Что-то смурной ты какой-то, — говорю. — Совсем делами завалили?

Карел не сразу отвечает. Идет, уставясь под ноги… и вдруг отвечает:

— Знаете… кажется, я решился.

— На что? — спрашивает Лека.

— Поговорить с отцом. О мире с Подземельем. О том, что нельзя так больше, мы просто не выдержим, запас прочности вычерпан до дна…

— Ты никогда не говорил с ним об этой войне?

— Боже мой, нет! — Карел даже головой мотнул. — Это та тема, от которой он свирепеет. Но нельзя же все время молчать! Ведь все хуже и хуже… В конце концов, я уже совершеннолетний, а это включает право голоса в королевском совете.