Амеде Ашар - Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему
— Если ты все расскажешь, этот кошелек — твой! — продолжал наступать на него в свою очередь г-н де ла Герш, бросив на стул туго набитый шелковый кошелек, который упав, глухо звякнул.
Мэтр Ганс грустно посмотрел на свой кувшин с вином: Каркефу маленькими глотками допивал его. Оруженосец вздохнул и перевел глаза на кошелек: сквозь шелк просвечивали золотые монеты.
— Одна минута! — начал считать Арман-Луи.
— О Господи Иисусе! — прошептал мэтр Ганс, с ужасом вспомнив угрозы г-на де Паппенхейма.
Он бросил робкий взгляд на окно, которое было закрыто, затем посмотрел на плотно закрытую дверь. Из соседней комнаты доносилось пение матушки Фризотты.
— Две минуты! — продолжал отсчитывать время Арман-Луи.
— Святая Дева! Да если мой хозяин узнает, что я проболтался, он же убьет меня! — запричитал оруженосец, хлопнув себя рукой по лбу и холодея от страха.
— Ты получишь двадцать пистолей и право дать себя сцапать в другом месте, — пообещал Арман-Луи.
Мэтр Ганс попытался снова приподняться, но опять был возвращен на свою скамейку.
— Три минуты! — выкрикнул Каркефу. Он схватил веревку и перебросил её через потолочную балку.
— Господа! Я все расскажу! — взмолился в отчаянии мэтр Ганс.
— Умница! Я знал, что наши доводы все же убедят тебя, — проговорил Каркефу, тем не менее прилаживая для него скользящую петлю.
Почувствовав дурноту при виде веревки с петлей, раскачивающейся на высоте его шеи, мэтр Ганс тотчас заговорил, быстро, без пауз, и умолк только тогда, когда рассказал все: о своем визите к капитану Якобусу, об их разговоре с графом де Паппенхеймом, о решениях, принятых на этой ночной встрече и, наконец, о тайном исчезновении из замка. Став на путь признания, подгоняемый страхом, он не упустил ни одной детали.
— Ах, так это был капитан Якобус? — удивился Арман-Луи. — Не тот ли это тип с рыжими усами, который живет в трактире «Три пинты», что стоит при дороге у Распаханного поля? Возле этого капитана вечно топчется дюжина бездельников, которых он называет солдатами. Не он ли говорил, что набирает их для армии, которую господин кардинал готовит для выступления против испанцев?
— Эти солдаты — порядочные люди — каждое воскресенье они ходят в церковь, — сказал оруженосец.
— И каждый день занимаются грабежами, — возразил ему Рено.
— Сударь, тому, о чем болтают, надо верить только на половину…
— Мы говорим о капитане Якобусе, — сказал Рено. — Значит, говоришь, он стал лагерем в трактире «Три пинты»?
— Да вот уж около недели, потому что его люди устали.
— Нет ли у него, как у тебя, каких-нибудь пристрастий, чтобы воспользовавшись ими, можно было бы застать его врасплох?
— О нет, капитан не пьет вовсе!
— Это порок! — съязвил Рено.
— Зато у него нежное сердце, и все вечера, когда он свободен от дел, он проводит в маленьком доме с красной дверью, который находится в полумиле от трактира. Там воркует одна голубка…
— Я её знаю! — сказал Каркефу. — Это ещё одна матушка Фризотта, только блондинка, и зовут её Евфразия.
— Капитан Якобус влюблен в нее, — объяснил мэтр Ганс. — Он не может спокойно спать, если не повидает её.
— Итак, он наш! — заключил Рено.
— Мэтр Ганс, теперь вы свободны. Больше мы вас не задерживаем, — заговорил, поднимаясь, Арман-Луи. — Но если графу де Паппенхейму станет известно хоть слово, одно только слово из нашей беседы, так же наверняка, как и то, что я ла Герш, пулей из пистолета я размозжу вам голову.
— Ах, сударь! Не стоит трудиться! Как только мой хозяин догадается о том, что вам все рассказал, он меня просто задушит, — сделав над собой усилие, оруженосец стал на ноги. — А теперь, господа хорошие, — добавил он, — позволено ли мне удалиться?
— Уходи! И мой тебе совет: не суйся больше в трактир «Три пинты».
Г-н де Шофонтен ещё не закончил говорить, а мэтр Ганс уже открыл дверь и улизнул прочь.
— А нам пора наведаться к капитану Якобусу. — сказал Арман-Луи.
Тяжкий вздох вырвался из груди Каркефу:
— Вам, кажется, доставляет удовольствие то, что мы подвергаем себя опасности, что идем на верную гибель? — спросил он, обращаясь к маркизу.
— Более того, я считаю, что мы потеряли понапрасну много времени, — ответил Рено.
— Хочу засвидетельствовать вам следующее: в моих венах нет больше ни капли крови, — сказал Каркефу. — Но следуйте за мной: я знаю проселочную дорогу, которая ведет прямо в красный дом мадам Евфразии.
Ночь уже совсем опустилась на землю, когда три приятеля очутились наконец перед домом, все окна которого были закрыты. Каркефу приложил ухо к щели в ставне, сквозь которую пробивался лучик света.
— Там шушукаются и смеются, — сказал он тихо и, прильнув глазом к маленькому отверстию, которое позволяло наблюдать за тем, что происходило внутри, добавил: — Стол накрыт, волк — в овчарне.
Дорога, по которой капитан Якобус пришел в трактир «Три пинты», была с обеих сторон обсажена развесистыми дубами. Каркефу вместе с двумя приятелями проследовал по ней и сел на траву, свесив ноги в канаву.
— Если капитан на лошади, он ускользнет от нас, — сказал Арман-Луи.
— Я давно знаком с мадам Евфразией, — похвастал Каркефу. — Это довольно скромная, всегда укутанная особа. Занавесочки на её окнах, как и сейчас, обычно целомудренно опущены. Она раздвинула бы их, если бы услышала топот копыт: значит, капитан пришел пешком.
— У этого придурка на все есть ответ, — заметил ему Рено.
— Увы! господин маркиз. Пусть я придурок, да все вижу! Позвольте, я вручу мою душу Богу… Рапира капитана, может быть, чуть короче рапиры мэтра Ганса, но зато рука капитана будет посильнее. Не пройдет и часа, как он продырявит мою кожу… бедная моя дорогая кожа!
Луна хотя и была в окружении нескольких белых ватных облаков, но в бледном её свете все же просматривался большой кусок дороги. Деревья стояли не шелохнувшись. Тихо, ни ветерка. Только филин ухал где-то во мраке ночи.
— А если нам уехать? — спросил Каркефу.
— Вино подано, значит, его надо пить! — ответил Рено на шутку шуткой.
— Ах, господа, всем известно, что я не пью!
— Лицемер! — перебросился словом и Арман-Луи.
В то время красная дверь одинокого домика открылась и внезапно вырвавшийся из неё свет залил дорогу. Силуэты двух теней вырисовывались в квадрате освещенного пространства: один из них тотчас огляделся вокруг и глубоко завернулся в плащ, заботливо высвободив правую руку. Затем дверь закрылась, погасив свет, и все погрузилось во мрак.
Почти сразу на дороге послышались шаги.
— Вот он! — прошептал Каркефу.
