Артур Конан Дойл - Сэр Найджел. Белый отряд

— Учинив этот иск, — сказал он, — брат ризничий исполнил свой долг, ибо его благочестивому попечению доверено блюсти мирское состояние монастыря, и с него должны мы спросить, если оно понесет какой-либо ущерб, — ведь мы лишь доверенные тех, кто придет вслед за нами. Я же облечен ответственностью более драгоценной — за дух и репутацию тех, кто следует уставу святого Бернарда. Так вот, с тех дней, когда преподобный основатель нашего ордена спустился в долину Клерво* [Клерво — деревня во Франции, знаменитая аббатством, основанным св. Бернардом, который с 1115 года был его настоятелем и там же погребен.] и там построил себе келью, мы стараемся быть для всех примером смирения и милосердия. Именно потому мы строим жилища в низинах, не возводим башен при наших монастырских церквах, не носим украшений, и никакие металлы, кроме железа и свинца, не проникают в наши пределы. Члену нашего ордена надлежит есть из деревянной миски, пить из железной чаши и довольствоваться свинцовым светильником. Воистину орден, который ищет блаженства, дарованного смиренному, не должен быть судьей в своей же тяжбе с соседом и желать его земли. Если дело наше правое, — а я верю, что так оно и есть, — было бы лучше, чтобы его рассмотрел королевский суд в Гилдфорде. И посему я постановляю: прекратить рассмотрение дела в аббатском суде и передать его в другой суд.

Найджел про себя вознес благодарственную молитву своим стойким святым, которые так мужественно и так удачно охраняли его в час невзгоды.

— Аббат Джон, — ответил юноша, — не думал я, что человеку с моим именем доведется когда-нибудь обратить слова благодарности к цистерцианцу из Уэверли. Клянусь святым Павлом, сегодня вы поступили как мужчина. Ведь разбирать дело об иске монастыря в монастырском суде — все равно, что играть фальшивыми костями.

Восемьдесят братьев в белых рясах неодобрительно, но с интересом слушали, как Найджел смело и прямо говорил с лицом, которое им, обреченным влачить жалкую жизнь, казалось прямым наместником бога на земле. Лучники отступили от Найджела, словно давая ему дорогу, но тут тишину нарушил громкий голос стряпчего.

— Святой отец настоятель, — произнес он, — ваше решение воистину secundum legem* [Законно (лат.).] и intra vires* [Правомочно (лат.).], что касается гражданского иска вашего монастыря. И ваше дело, как его решать. Но я, стряпчий Джозеф, с которым обошлись жестоко и преступно, у которого отняли и уничтожили все записи, бумаги и другие документы, над достоинством которого глумились, которого протащили по болоту, топи или трясине, так что он потерял свой бархатный камзол и серебряный знак служебного достоинства, которые теперь, как думается, покоятся в вышеупомянутом болоте, топи или трясине, каковые болото, топь или трясина являются...

— Довольно! — возвысил голос настоятель. — Оставьте глупые разглагольствования и скажите прямо, чего вы хотите.

— Святой отец, я страж королевского закона, но и верный слуга святой церкви, и мне не дали, помешали и воспрепятствовали исполнить мои законные, прямые обязанности, а мои бумаги, написанные от имени короля, были разорваны, изодраны в клочки и пущены по ветру. Посему я требую, чтобы этого человека судил аббатский суд, ибо вышеназванный разбой был совершен в пределах юрисдикции аббатского суда.

— А что можете сказать об этом вы, брат ризничий? — спросил настоятель в легком замешательстве.

— Я сказал бы, святой отец, что мы можем быть добры и милосердны в том, что касается нас самих; но там, где дело идет о служителе короля, мы пренебрегли бы своими обязанностями, если бы отказали ему в защите, в которой он нуждается. Я также напомнил бы вам, святой отец, что это не первая дерзкая выходка молодого человека: ему уже случалось колотить наших слуг, сопротивляться нашей власти и пускать щук в собственный садок настоятеля.

Обида была еще свежа в памяти прелата, и его полные щеки вспыхнули. Он сурово взглянул на пленника.

— Скажите мне, сквайр Найджел, это правда, что вы напустили в мой садок щук?

Молодой человек гордо выпрямился.

— Прежде чем я отвечу на этот вопрос, отец аббат, не ответите ли вы на мой: что хорошего я видел от уэверлийских монахов и почему бы мне не стараться вредить им где только можно?

По залу прошел ропот — монахов то ли удивила его откровенность, то ли разгневала дерзость.

Настоятель уселся поплотнее, как человек, принявший решение.

— Изложите свою жалобу, стряпчий, — сказал он. — Правосудие свершится, и обидчик понесет наказание, кто бы он ни был — простолюдин или благородный человек. Изложите суду иск.

Рассказ законника, хоть бессвязный и пересыпанный юридическими оборотами, был, в сути своей, совершенно ясен.

Привели Рыжего Суайера. Его обрамленное седой щетиной лицо покраснело от злости, когда его заставили признаться в непотребном обращении со служителем короля. Подстрекал его к этому и помогал еще один преступник — сухощавый, низкорослый, смуглый лучник из Чэрта. Но оба в один голос заявили, что сквайр Найджел Лоринг знать ничего не знал об этом. Однако против молодого человека было еще одно не очень приятное обвинение — в уничтожении бумаг: и Найджел, которому претила всякая ложь, вынужден был признать, что изорвал эти высочайшие документы собственными руками. Но гордость не позволяла ему ни объяснить, ни оправдать этот поступок. Лицо настоятеля омрачилось, а ризничий уставился на пленника с насмешливой улыбкой. В капитуле воцарилась торжественная тишина: дело было рассмотрено, оставалось лишь вынести приговор.

— Сквайр Найджел, — произнес настоятель, — вам, кто, как всем здесь хорошо известно, происходит из древнейшего на этой земле рода, подобало бы подавать другим пример добропорядочного поведения. Вместо этого ваш дом всегда был средоточием волнений и смуты; теперь же, не довольствуясь грубыми выпадами против нас, цистерцианских монахов Уэверли, вы открыто выказали свое презрение к закону короля и руками своих слуг нанесли оскорбление лицу, его представляющему. За такие поступки я мог бы призвать на вашу голову все духовные кары церкви. И все же я не буду к вам жесток — вы еще молоды, а на прошлой неделе спасли от смертельной опасности жизнь одного из монастырских слуг. Поэтому я применю к вам меры временные и телесные, чтобы обуздать ваш дерзкий дух и сдержать своевольные дикие порывы, каковые привели к столь непристойным поступкам по отношению к нашему монастырю. С сего дня до праздника святого Бенедикта вы будете полтора месяца сидеть на хлебе и воде и каждодневно слушать назидания нашего капеллана, святого отца Амвросия. Быть может, это заставит вас склонить упрямую голову и смягчить ожесточенное сердце.