Юрий Волошин - Друзья поневоле

– Да вот, значит, – начал Гардан, – Кузька хотел меня прирезать, да не получилось. Я его раньше учуял.

– Господи, да что с ним? Армаска, погляди.

Лошади беспокойно стучали копытами, похрапывали, а Рябчик времени не терял. Пес торопливо слизывал кровь с сена и соломы. При свете фонаря обнаружилось, что два железных штыря вил пропороли щеку и ухо, а один сломал зубы и прошел внутрь. Видимо, во рту была сильная боль, рана не давала говорить, кровь стекала по бороде и тут же сгущалась на холоде. Рябчик поскуливал и торопливо перебирал лапами, норовясь подобраться поближе.

– Хозяин, плох Кузя, – сказал Армас, обследовав Кузьму. – Кровь ушла, жить не будет.

– Разбуди остальных, Армаска. Пусть помогут. – И Спиридон спросил Гардана:

– С чего тут у вас драка-то началась, Гарданка? Сказывай!

– Это пусть хозяин Сафрон Никанорыч тебе скажет. А я устал, и нога изболелась. Присяду. Прости, хозяин.

– Ишь как запел, ирод басурманский! Православного сгубил, говорить не хочет! Погоди ужо ты у меня! В железах посидишь, на дыбе повисишь, так все выложишь! – Он замолчал, утерся рукой и запахнул тулуп. Присел рядом с Кузьмой, поправив фонарь. Тот лежал и кряхтел, держась руками за лицо. Сквозь пальцы пробивалась темная кровь. Спиридон расстегнул на нем полушубок, кое-как развернул его и со страхом в голосе забормотал:

– Господи помилуй! Кровищи-то сколько! Видать, не одна рана. Ну-ка, голубчик, давай повернем тебя. Точно. В спине еще аж целых три, но не так уж и глубоких. Однако крови ты много потерял, парень. – Он замолчал, почмокал сокрушенно губами.

Гардан молча лежал, прислушиваясь к боли в ноге и шаря рукой в поисках кинжала. Наткнулся на нож Кузьмы. Тихонько спрятал его, а потом передумал и положил на солому.

Конюшня наполнилась шумом. Пришли Сафрон, Пахом, тетка Пелагея, с ними прибежал заспанный Петька.

Все растерянно оглядывали поле битвы.

– Гарданка! Ты живой? – голос Петьки был взволнован до предела и до Гардана долетал, как во сне. Но было приятно, что хоть одна добрая душа беспокоится о нем. А Петька присел к нему и стал рассматривать, выискивая раны. Гардан сказал тихо, с усилием ворочая языком:

– Якши, Петька. Ничего. Нога вот успокоится, и все будет хорошо.

– Ты не ранен?

– Нет, Петька. Аллах не допустил такой несправедливости.

Началось дознание. Кузьму умыли, пытались расспрашивать, но тот сказать уже ничего не мог, слабел с каждой минутой.

– Тятя, я ж говорил тебе, а ты все отмахивался, – канючил Петька, стараясь привлечь внимание к себе.

– Погодь, Петька, – сказал Гардан. – Погляди, что-то он бросил у ворот, может, там самое важное будет.

– Тятя, тут мешок какой-то, – сказал Петька, с трудом таща тяжелый груз.

– Поглядим, – молвил степенно Сафрон. Он проворно развязал мешок и вывалил его содержимое на пол. Среди разного рода вещей оказался и заветный ларец Сафрона, который тут же вытаращил глаза от изумления:

– Как это он оказался в мешке? Чудно! А вот в тряпице и узорочье, – ты, Петька, упоминал о нем. Вот так пригрел я на груди змею! Ну и Кузьма?! Никак не ожидал.

– Ну что, теперь-то ты поверишь?! – не унимался Петька, довольный, что его опасения полностью подтвердились. – Хорошо, что Гарданка успел его свалить, а то бы ушел, и ищи ветра в поле. Все добро пропало бы!

– За это вам спасибо, ребята, – бросил Сафрон. – Что же теперь-то нам делать?

– А что тут гадать, Сафрон Никанорыч. Вор Кузьма, и надо его к воеводе сволочь. Там пусть на дыбе с горящим веником допросят. А нам что? – Спиридон, казалось, уже успокоился, найдя для себя виновника.

– Тятя, а ведь он не один. С ним товарищ должен быть. Я видел. Сговаривались они нас ограбить и убежать. Воры и разбойники они, точно!

– Как ты, Гарданка? – спросил участливо Сафрон. – Теперь нечего тебе в конюшне жить. Морозец знатный навалился, так что перебирайся в избу. Как ты, Пахом?

– А мне что? Как ты прикажешь, хозяин. Пусть, конечно, живет в тепле. Не скотина ведь.

– Вот и хорошо! – вскричал довольный Петька и с улыбкой подсел к Гардану. – Теперь нечего опасаться. Все добро твое тебе отдадим.

– Узорочье поделите, – хмуро сказал Гардан.

– Ладно уж, поделим, – отозвался Сафрон, вслушиваясь в разговор ребят.

– А ты, Пелагеюшка, что нам скажешь? – спросил бабу Спиридон.

– Господи, помилуй! Кажись, отходит, горемычный, спаси его душу грешную. Кровинушки много изошло, да и лицо порвано. Рот весь искорежен. Ну и разделал его этот ваш Гарданка, нехристь проклятущий!

– А что ему делать-то было, тетка? – ответил Сафрон. – Живот свой защищал, стало быть. Это не грех.

– Да так-то оно так, да все же… Крещеный ведь человек отходит.

– Все в руках Божьих, тетка. Все под ним ходим. А Кузьма вором оказался.

Когда по прошествии получаса Кузьма отдал Богу душу, его перетащили в дом, зажгли свечку и разошлись по своим постелям досыпать ночь. И Гардан тоже поплелся, поддерживаемый Петькой, во флигелек. Он едва держался на ногах, опираясь на уцелевший костыль. Сон неудержимой волной накатывался на него. Его уложили на лавку, и он тут же заснул, как потерял сознание.

Прошло четыре дня. Похоронили Кузю, справили поминки, пусть скромные, но по обычаю – православного же схоронили. И уже было успокоились, но тут на несчастных свалилась новая беда.

Глава 7

Все сначала

В дом явился молодой мужик, в котором Петька признал товарища Кузьмы. Он просил встречи с Сафроном и Спиридоном для тайного разговора.

– Что ему надо? – спросил Сафрон, когда ему донесли про мужика.

– Не сказывает, хозяин, – ответил Пахом озабоченно. – Пришел и просит. Говорит, что по делу неотложному.

– Ну что, Спиридон? – обратился Сафрон к другу, который только что собрался отдохнуть после обеда. – Придется принять. Узнаем хоть, чего хочет тот мужик. Проведи его сюда, Пахом. Поговорим.

Мужик оказался невысокого роста, рыжебородый, с лукавыми нагловатыми глазами. Он сразу не понравился Сафрону своим наглым и независимым видом. Шапку снял неохотно, оглядел хоромину, на образа не перекрестился, но у порога застыл, как бы примериваясь, продумывая дальнейшие шаги.

– Ну, мил человек, – сказал Сафрон, с интересом вглядываясь в мужика, – сказывай, с чем пожаловал. Да ты садись, в ногах правды нет.

– Здравы будьте, люди добрые, – ответил мужик, но не сдвинулся с места. – Спасибочки за приглашение, за честь, однако ж я лучше постою. С меня не убудет.

– Ну, как хочешь. И ты здрав будь. А как кличут тебя, мужичок?

– Да что кличка-то? Не в ней дело, хозяева. Мужик, он и есть мужик.

– Однако спесив ты, как я погляжу, – недовольно буркнул Спиридон.

– Где уж нам, серым людишкам.