Сэмюэл Шеллабарджер - Рыцарь короля
Солнце садилось. Окна верхнего этажа вспыхнули огнем. Конические башни резче проступили на фоне неба. Низко летали ласточки. Он слышал позвякивание колокольчиков на шеях коров, возвращающихся с пастбища.
И наконец случилось то, чего он боялся. Рене замолчала и беспокойно глянула в сторону дома.
— Ну вот… Я думаю, там будут тревожиться…
— Нет, ещё нет, — умолял он. — Ужин в большом зале продлится несколько часов. Держу пари, они там ещё и с мясом не управились. Потом подадут десерт, начнутся разговоры… А до темноты ещё далеко.
Она покачала головой.
— Я уверена, мама скоро меня позовет…
Но он уже набрался смелости.
— Так зачем же оставаться здесь? Такой прекрасный вечер. Мы могли бы прогуляться…
Эта идея была такой удачной, что она сразу же согласилась. Живая пятнадцатилетняя девчонка ничего не могла поделать с собой — она согласилась. Да пусть её потом даже высекут за это — разве можно не использовать до конца свой единственный счастливый случай? Она тоже старалась сохранить навсегда эти драгоценные минуты. И где-то в её мыслях покачивалась подкова на розовой ленточке…
— Да! Мы пойдем к Пруду Добрых Дам. Здесь совсем недалеко через лес. Я покажу вам место, где танцуют феи.
Они оставили на столе остатки ужина и, держась так, чтобы беседка все время оставалась между ними и домом, выскользнули через неогороженный конец сада; Кукареку несся впереди. Короткая тропинка через поля привела их к лесу.
Между стройными, как колонны, стволами буков ещё было достаточно светло, ветви сходились над головой, словно арки собора, и лишь местами эту иллюзию нарушала темная крона сосны. Подлеска не было — крестьянки использовали его для хозяйственных нужд.
Пьер и Рене медленно шли бок о бок по мягкой тропинке. Он подавал ей руку как бы для того, чтобы помочь преодолеть рытвины и ухабы, и от её прикосновения все его тело трепетало.
Но в эти минуты он и не помышлял о плотской любви. Пьеру в его теперешнем настроении сама мысль о ней показалась бы кощунством. Нет, у него был достаточный опыт общения с женщинами, он вырос при веселом беспутном дворе, а сейчас служил кадетом в роте удальцов, для которых целомудрие отнюдь не представлялось добродетелью; у него бывали приключения, обычные для молодого человека его сословия. Но именно из-за них Рене казалась ему совершенно не такой, как все. Она не была ни накрашенной фрейлиной, ни молодой женой старика-горожанина, ни девчонкой из трактира. В его глазах она являлась воплощением невинности и грации, существом, которое нуждается в поклонении и защите. Он влюблялся, как принято это называть, не меньше десятка раз прежде, но сейчас знал, что такого с ним никогда раньше не случалось.
— Ночью будет гроза, — сказала она.
Пьер взглянул в ясное вечернее небо.
— Да нет же, мадемуазель.
Их голоса нарушали молчание леса, и они непроизвольно заговорили тише.
— Могу с вами поспорить. Здесь, в горах, она налетает быстро. Гроза уже чувствуется в воздухе.
Пари любого рода и по любому случаю были роковым пристрастием Пьера. Поистине, это будто о нем сказано: «Для него вся жизнь — сплошное пари». И он тут же воспользовался случаем.
— Идет. Мой браслет против ваших сережек, — он показал на свое левое запястье.
Пьеру это показалось удобным — и таким естественным — способом получить какую-нибудь вещицу на память о ней.
Она заколебалась — серьги были очень ценные, но насчет грозы она нисколько не сомневалась.
— Ладно, идет, — согласилась она. — Свой браслет вы проиграете.
Неожиданно для Пьера они оказались на берегу обширного пруда, со всех сторон окруженного деревьями. В сумерках поверхность воды напоминала бледно-палевое зеркало, на котором кое-где темнели пятна водяных лилий. Место это выглядело неприветливо. Без слов было ясно, что его посещают духи и призраки. Странную тишину, окутавшую пруд, не нарушали, а скорее подчеркивали случайные одинокие звуки: кваканье лягушек, всплеск рыбы на мелководье.
Рене прошептала:
— Вон там, на листьях лилий, и танцуют феи с эльфами. Они устраивают свои пляски перед Ла Файоль, которая сидит под тем деревом. У неё есть трон, сделанный из серебряной паутины. Сьер Франсуа-Ведун много раз их видел; но чтобы разглядеть их, надо иметь кошачьи глаза, как у него, и бывает это только в определенные ночи…
Пьер совершенно не страшился ничего, исходящего от человека; но сейчас, когда вокруг были духи, он находил успокоение в висящем на шее талисмане — его освятил сам папа.
— Блез когда-то катал меня на лодке по этому пруду, — добавила она. — Он ничего не боится.
Это замечание вернуло Пьеру храбрость.
— А здесь есть лодка?
— Да вот, смотрите.
И она указала на привязанную у берега маленькую плоскодонку с тупо обрубленной кормой.
— Здесь ловит рыбу сьер Франсуа. А больше никто не решается…
— Могу ли я послужить вам лодочником?
Рене заколебалась. Приключение с каждой минутой становилось все страшнее. Она и так уже отважилась на слишком многое, когда пошла гулять в лес вдвоем с де ла Барром, но уж плавать с ним вместе по водам Пруда Добрых Дам — это совсем непростительное безрассудство. Кто знает, какие ужасные чары могут обрушиться на них! И в этом случае она погубит не только свою жизнь, но и душу, ибо умрет во грехе… Пруд выглядел угрожающе в своем страшном спокойствии.
— Вы думаете, это можно?
Несмотря на талисман, Пьер вовсе не чувствовал себя уверенно, однако он не собирался уступать Блезу в храбрости.
— Ну же, мадемуазель, — произнес он романтическим тоном, — давайте попытаем счастья на воде!
И они спустились к лодке.
И тут Рене впервые заговорила громко:
— Конечно, Добрые Дамы не сделают нам ничего дурного. Я всегда их хвалила и желала им добра. Я никогда не причиняла вреда букам, а возле дома посадила боярышник, специально в честь Добрых Дам. Мы пришли сюда в гости к ним с открытой душой.
— Аминь, — сказал Пьер.
Учтивость помогла. Когда они отчалили от берега, Рене показалось, что вода теперь выглядит приветливее.
Она сидела на корме, лицом к Пьеру, который старался грести потише. Вдали от берега, в окружающем их блеклом свете, они, казалось, плыли между небом и землей.
И вдруг оба вздрогнули. Что-то заскреблось о лодку. Из воды высунулись две черные когтистые лапы и схватились за борт. Вынырнула лохматая голова. Таинственное существо завизжало на них.
— Ох, чтоб тебя! — Пьер уронил весло и схватился за кинжал.
— Ой, мамочка-а! — вскрикнула Рене, уставившись на чудище, а потом с облегчением перевела дух: — Ф-фу!.. Это же Кукареку.
