Охотники за курганами - Владимир Николаевич Дегтярев
Князь шарил лупой по карте недолго — он знал ее наизусть. Пещера Бор Нор на той карте была. Отчетливо проявился в свете факела круг с отверстием. Под лупой прорезался и как бы план пещеры, все ее ходы и казематные тупики, невидимые с земли.
— Есть! — придушенно воскликнул Артем Владимирыч. — Есть выход! Верст полста еще идти строго на север, и будет выход!
Он ткнул черным от копоти пальцем в зеленую краску на карте, означавшую лес. По тому лесу, так было нарисовано, текла река, прорезавшая себе русло в камне старых гор. В долину той реки как раз и выводил туннель, по которому они собирались идти. Правда, там тоже был нарисован круг с дырой. Но главное было — туда дойти… Довести людей и драгоценный груз. Круг можно будет и продолбить. Хоть руками…
— А ведь китаезы могут про тот выход и знать, — прогундел в темени Баальник. — Сначала надо бы отчетливо разведать место… А, княже?
Князь рассмеялся довольным смехом. В этот момент далеко позади снова ударила пушка. Через мгновение выстрел повторился. Потом еще раз ухнуло. Стены тоннеля завибрировали…
Китайцы ни с того ни с сего стали вдруг бить в дыру арбалетными стрелами с горящей на них паклей. Стальным каленым стрелам загородь мешала, а вот огню — нет. Китайцы пропитали паклю хорошим маслом — оно горело прилипчиво и быстро. Вот уже и дерево телег схватилось огнем!
Олекса, не спросясь Егера, подсунулся под огонь с ведром воды, но ведра никак не хватило.
— Сбивайте огонь шабольем, — тихо сказал Олексе Егер.
А на улице, под дырой, страшно завизжал Гуря:
— Князь! Князь! Подай голос, князь!
— Кой хучь тебе от князя голос? — наконец рявкнул в дыру злой Егер. Обожрались они водки с ученым посланником… Дрыхнут, как… пороси…
Гуря не унимался:
— Тогда слушай меня, Егер! Слушай! Карту они, подлые предатели, подменили! Карту подменили! А та карта — принадлежит Святому престолу! Понял меня? Святая то карта. Папа Римский за ту карту соберет всех государей и с имя вырежет всю Московию! Так мне велено вам передать!
Егер обернул внутрь пещеры бешеное лицо. Враз протрезвевшие солдаты, погрузив на три телеги пушки на низких лафетах и обвалив пушки мешками с пшеном — от железных горящих стрел, роями летящих в пещеру, притолкали орудия на два шага до дыры. Канониры запалили затравные трости.
— Ладно! — заорал в ответ Егер. — Московию твой папа вырежет. А Сибирь — как?
— Егер! — снова завизжал Гуря. — Отдай немедля карту! Отдай!
— Добро, отдам! — крикнул Егер, сунув руку в жерло ближайшей пушки. Пальцы коснулись тряпья с каменьями. Вполголоса весело матюгнувшись пушкарям, Егер крикнул в последний раз: — Скажи только своим… узкоглазым, чтобы не стреляли… Как я тебе карту отдам?
Только каленые стрелы перестали жужжать в пещере, в дыру вдвинулась первая пушка. Грохнула. На улице дико заорали. Вдвинулась в дыру вторая пушка… ударила…
После третьего пушечного выстрела Егер велел людям подождать. Первую пушку, уже вновь заряженную, оставили стволом в дыре. Двое слухачей и канонир прислушивались к каждому шороху на воле. Но там никто больше не кричал и не топтался на камнях.
***
Под видом орловского купца средней руки в Санкт-Петербург приехал из-под Трубежа князь Трубецкой с паспортиной на имя Ивана Подольского. Дело сталось на первые числа ноября. Князя сопровождали шестеро молодцов, видом — ушкуйники с-под Великого Новгорода. Явно молодцы оружие при себе не держали, но по рожам видать было: таковое — есть.
Купец Иван Подольский снял для временной конторы половину дома князя Гарусова, что было нормой в перенаселенном народами граде Петра.
Отговорясь женской болезнию, фрейлина Императрицы Лиза Трубецкая попросилась у гроссфроляйн два дня поболеть в доме князя Гарусова.
Гроссфроляйн сузила глаза и велела ждать — даст ли на то разрешение Ее Императорское Величество.
Лиза Трубецкая вернулась из малой передней в дортуар, присела на свою кровать и стала кусать губы. Губы покраснели. Потом Лиза решительно достала из-под кровати ночную мису и прошла с нею в рукомойню. Получив в мису желтую жидкость, Лиза, как учила покойная бабушка по материнской линии — из рода Свенельдов, намочила желтой жидкостью грубую тряпку и с силой втерла мочу в кожу лица. Лицо сильно покраснело, от щек ударил в нос едкий запах.
Лиза вернулась на свою кровать, и тут же за ней пришла гроссфроляйн — вести заболевшую к Императрице.
Екатерина приняла ее в дортуаре, хотя была одета для кабинетной работы.
Лиза Трубецкая совершила реверанс, потом быстро присела к ногам Императрицы.
Екатерина откинула голову чуть ли не до стены — так пахнуло от девицы.
— Зачем беспокоить старого генерала Гарусова? — с трудом спросила Екатерина. — Мой лекарь с удовольствием тебя попользует, девочка…
— Ваше Величество, — тихо заплакала Лизавета, — у князя Гарусова в обслуге есть бабка, которая выходила от плохой болезни маленького его сына — Артема. И меня выходит…
Екатерина встала, отошла к окну, дабы избыться от плохого запаха от сей девицы.
— Ежели за неделю не выходит тебя та бабка, изволь вернуться во дворец и пойти к моему лекарю, — молвила наконец Императрица. — Гроссфроляйн! Дайте ей отпускной лист на шесть ден. Далее — знаете сами…
Елизавета Трубецкая еще раз сотворила реверанс, как учили, и вышла из дортуара Императрицы. За ней вышла и гроссфроляйн.
Екатерина тут же позвонила в колоколец. Просунувшемуся в дверь почтенному гардеробщику она велела:
— Людям второй моей свиты… особой… велеть, дабы денно и нощно смотрели за домом князя Гарусова. Кто прибыл, кто убыл…
Гардеробщик кивнул и прикрыл дверь.
***
Побывав в мыльне дома князя Гарусова, Лиза Трубецкая переоделась в чистое платье и прошла в залу, где ее дожидался отец. Владимир Анастасиевич Гарусов хлопотал возле стола, куда молодцы князя Трубецкого таскали из кухни разные блюда. Притащили напоследок ананасы из петергофской оранжереи и притворили снаружи тяжкие двери.
Князь Трубецкой подошел к дочери, придержал ее — та хотела пасть на колени перед отцом, — душевно сказал:
— Лизавета! Все происшедшее тебя в моих глазах и в глазах моего старинного друга Владимира Анастасиевича никак не чернит!
Князь Гарусов, блестя повлажневшими глазами, молча поклонился.
— Сядем, — сказал князь Трубецкой, — в ногах правды нет.
Когда все трое сели, Трубецкой, не держа паузы, сказал:
— Лизавета! Сегодня в ночь, как тебе и было
