Георг Борн - Евгения, или Тайны французского двора. Том 2
Евгения стояла как бы среди обломков внезапно рухнувшего горделивого здания; потом она, казалось, решилась на что-то.
Она схватила руку той, которая одна решилась прийти к ней, чтобы спасти ее.
— Я должна это видеть, — шептала она, — я должна убедиться, действительно ли невозможное стало возможным!
Бледная императрица оставила будуар вместе с госпожой Лебретон.
Какая картина представилась глазам обеих женщин!
Все комнаты, через которые они проходили, были пусты; только опрокинутая мебель и выдвинутые ящики были единственными свидетелями бегства тех людей, которые прежде почтительно изгибались и кланялись.
Когда Евгения подошла к окну и увидела внизу массу людей, снующих по улицам и площадям, тогда все мысли ее спутались. Она закрыла бледное лицо руками, и только несколько слов вырвалось из ее бледных, дрожавших уст.
— Олимпио, Олимпио, — прошептала она слабо, — ты говорил правду.
Императрица была покинута всеми.
Мало посвященные рассказывали сперва, будто они верно описали бегство императрицы, и однако их рассказы были только выдумкой. Неправда, что князь Меттерних и господин Лессенс помогли императрице и находились при ней.
Никто не оказал помощи низверженной. Для развенчанной Евгении, как пророчил Олимпио, не существовало более множества услужливых и преданных придворных! Пока императрица раздавала ордена и чины, пока ее улыбка делала их счастливыми и венец блистал, до тех пор все эти бессовестные господа наперебой уверяли ее в своей преданности.
Но едва поднялась гроза, едва настал час, в который Евгения желала бы видеть исполнение этих обещаний, как все эти достопочтенные мужи вдруг забыли свои клятвы и уверения, и ни один из них не явился предложить помощь изгнанной императрице! Ни один из всех родственников и придворных, из всех дармоедов, которые откармливались при дворе, ни один не предложил своих услуг павшей Евгении!
О, кто осудит ее за то, что из груди ее вырвался теперь язвительный, потрясающий душу смех, что она судорожно сжала руку госпожи Лебретон, единственного человека, который пришел спасти ее и помочь ей!
Если бы и Лоренция ее покинула, тогда…
— Вы правы! В бегстве должна искать я спасения! Но когда? Через какой выход? Вспомните Людовика XVI и его супругу. Ужасно! Куда мы направимся? Постойте!
Развенчанная императрица пожала руку своей спутнице; лицо ее прояснилось; по-видимому, у нее блеснула мысль, которая ее утешила и ободрила!
Евгения хотела бежать к Долорес и Олимпио, от них ждала она всего! Через них только могло осуществиться ее спасение и бегство!
Олимпио, черный крест которого предсказал ей все, подобно оракулу, был единственный человек, от которого она надеялась получить действительную помощь.
— Идем, Лоренция, скорее; однако на всякий случай надо взять с собой шкатулку с драгоценностями.
— Где она находится?
— В кассовой комнате, возле библиотеки. Пойдемте, нам нужно достать из моего будуара ключи, к счастью, они все там!
Госпожа Лебретон понимала, что деньги для бегства необходимы, так как Евгения должна была теперь платить за все, как всякий другой человек. Потому она быстро побежала с ней в будуар, а оттуда с ключами через библиотеку в кассовую комнату.
Нигде не было никого. Все комнаты были пусты и покинуты!
Дикие крики проникали извне в комнаты Тюильри, в которых царствовала томительная тишина и запустение.
— Шкатулку, только бы шкатулку, тогда скорей отсюда, — отрывисто говорила императрица; она чувствовала, что Лоренция говорила правду, — еще один час, и будет поздно.
Евгения отперла железную дверь, которая вела в кассовую комнату.
Быстро вошла она туда со своей спутницей. Она дрожала от волнения; все присутствие духа покинуло ее, гордость была унижена.
Немногих минут было достаточно, чтобы из ненасытно честолюбивой императрицы сделаться беспомощным, павшим с высоты созданием.
Она приблизилась к высокому шкафу, в котором, как ей было известно, находилась ее собственная шкатулка.
— Шевро позаботился обо мне, — сказала она, — он был единственный, кто желал мне добра! Ему одному я еще доверяю!
Госпожа Лебретон помогала императрице устанавливать, по ее указанию, пуговицы шкафа; пружина пришла в движение, и замок открылся.
Евгения поспешно дрожащей рукой вложила в него ключ; дверца отворилась.
В глазах Евгении выразился испуг и ужас; она испустила крик; ее шкатулка была похищена, шкаф был пуст.
— Кто мог это сделать? — шептала она в величайшем отчаянии, ибо теперь у нее не было средств к бегству. — Кто из тех, кого я осыпала золотом, способен был на эту мошенническую проделку!
И Лоренция также окаменела.
— Шкатулка украдена! — прошептала она.
— Только у одного Шевро были ключи.
Вдруг госпожа Лебретон заметила карточку, лежавшую на полу, возле шкафа. Она нагнулась, подняла ее и побледнела.
— Читайте, читайте, Лоренция! Кто был вор, который второпях потерял этот знак; я ко всему готова, — сказала Евгения.
— На карточке стоит имя девицы Леониды де Блан, — отвечала госпожа Лебретон.
— Леонида де Блан любовница Шевро, — вскричала императрица. — Но на другой стороне что-то еще есть, скорее, Лоренция!
«МояcherChevrau, — читала госпожа Лебретон, — jeVattends сеsoir 3Septbr. 1870».
— Несчастный, — вскричала Евгения, всплеснув руками, — он обокрал меня вчера вечером и бежал, зная, что я не могу предать его суду! О, Лоренция, эти бессовестные негодяи, эти изверги! У меня нет средств к бегству!
— Мужайтесь, государыня, у меня есть с собой несколько двадцатифранковых монет, вам пока хватит.
— Вы только, вы единственная, которая верна мне! Действительно, это было негодное общество, которое развенчанная императрица теперь только могла увидеть во всей его наготе; это была шайка воров, обманщиков и негодяев!
Министр Евгении был вор, который в прошлую ночь подкрадывался к кассовой комнате. Шевро, приближенный императрицы, которого она награждала огромными суммами, обокрал ее, как обыкновенный вор, и бежал с ее шкатулкой.
К позорному столбу этого Шевро и всех креатур второй империи! Заклеймить их! На галеры этих жалких негодяев, которые превзошли даже своих хозяев и учителей, и в сравнении с которыми всякий другой преступник окажется невинным.
Свет осудил их всех, и они должны с награбленным богатством найти место на земле, где бы на них не указывали пальцами и не плевали!
Таковы были советники и министры, имевшие доступ в Тюильри; им скорее следовало быть в смирительном доме, нежели во дворце; это сознавала низверженная императрица в час своего несчастья, но теперь уже было поздно смирить негодяев и, как она выразилась, сослать на галеры.
