Пол Андерсон - Королева викингов
Она усилила нажим:
— Я знаю. Ты говорил мне. Я понимаю, как много это кольцо означает для тебя, невзирая на то, что случилось с тех пор. Но разве ты не понимаешь, какой великой ценой будет обладать для меня этот знак твоей любви? — Она посмотрела ему в глаза и не давала отвести взгляд. Ее слова стали жесткими, как сталь. — И это будет означать еще и то, что твоя душа наконец-то освободилась от отступника Хокона.
Ему приходилось воевать, приходилось резко спорить со своим королем, но сейчас — Гуннхильд видела — он испугался.
— Нет, я всегда буду молиться за него.
— Как и подобает христианину, — отрезала она, а затем продолжила мягким вкрадчивым голосом: — Но вы всегда останетесь связанными вашими детскими годами. А это кольцо обретет свой дом в моем сердце.
Он принялся стягивать перстень непослушными пальцами.
— Будь по-твоему, Гуннхильд… моя госпожа…
Она ласковым, но непреклонным движением взяла кольцо у него из рук.
— Я буду вечно благодарна тебе, мой дорогой.
— Может… Может быть, оно как-то-поможет вернуть мир между тобой… вами… и им…
— Может быть, — откликнулась она. — Кто знает? И тем не менее я думаю, Брайтнот, что ты снял оковы со своей души.
— Я не знаю… — растерянно пробормотал он, — ты такая странная, такая чудесная…
— Достаточно, — ласковым голосом перебила она. — Смотри вперед, говорю я тебе, смотри на новую жизнь, которая открывается перед тобой. А теперь нам лучше уйти отсюда и не садиться рядом за вечерней трапезой. — Они уже несколько недель не сидели рядом, как в первые дни, а Брайтнот никак не мог заставить свои глаза смотреть на что-нибудь другое, кроме нее. — Я выйду проводить тебя утром; мы сможем обменяться прощальными взглядами и улыбками. Да сопутствует тебе удача.
Королева повернулась и возвратилась к длинному дому. Кольцо она держала в левой руке, чтобы его никто не видел. Завтра она передаст его Киспингу вместе с небольшим поручением.
Один из тех вещих снов, которые Гуннхильд порой призывала к себе, велел ей завладеть этим перстнем. Она не знала точно, зачем он был нужен, разве что это маленькая, не ведомая никому победа над Хоконом. Но она предчувствовала, что истинное значение этого подарка может оказаться весьма серьезным.
XXIV
Хотя Западные острова населяли в основном норвежцы, между Данией и этими клочками суши постоянно курсировали корабли. Гуннхильд совершенно не требовалось творить заклинания, чтобы следить за тем, что происходило на Оркнеях.
Таким образом она летом узнала, как Эйнар Грубиян повел людей против Эйнара Хлеб-с-Маслом, который засел у себя дома, и убил его. После того Эйнар Грубиян попытался провозгласить себя ярлом, но его дядя Льот тем временем созвал тинг, который присвоил это звание ему. Решению тинга способствовало еще и то, что Льот очень поспешно женился на Рагнхильд Эйриксдоттир, которая передала ему имения и войска своих покойных мужей, его братьев. Слушая эти новости, Гуннхильд посмеивалась про себя. Она ясно видела, кто стоял за всеми этими событиями.
Эйнар Грубиян возвратился на свой собственный остров и попытался набрать воинов. Он говорил, что стал жертвой лицемерия: он должен был стать ярлом, он заслужил этот титул, но его обманули, и теперь он силой заберет себе обещанное. Однако он так и не смог собрать достаточно войск. Никакие обещания наград не могли соблазнить обитателей Оркнейских островов, предпочитавших видеть своим главой сына Торфинна Раскалывателя Черепов. Они считали Льота хорошим военным вождем. К тому же он быстро поладил с Рагнхильд, поняв, что к ее советам стоит прислушиваться.
Гуннхильд узнала об этих событиях почти одновременно с рассказом о том, как ярл Льот в конце концов захватил Эйнара Грубияна в плен, тот предстал перед ним, и вскоре новоявленный ярл приказал казнить Эйнара.
В живых оставались еще двое Торфиннсонов. Гуннхильд вспомнила о многолетней борьбе между сыновьями Харальда Прекрасноволосого. Что ж, Рагнхильд должна справиться с ситуацией наилучшим образом. Ну, а при жизни Гуннхильд сыновья Эйрика — ее сыновья — не вцепятся друг другу в глотки.
Тем временем она — без большого удовольствия — встретилась с Харальдом Синезубым. Это случилось уже на исходе лета, так как ранее он совершал большую поездку по своему королевству: посетил Фюн, Зеланд и другие острова, а также Ютланд и Сканею. У него не было необходимости забираться далеко на север, там земли он крепко держал в руках. Хватало и других мест, где ему было необходимо встретиться с местной знатью, выслушать их, раздать им подарки и убедиться в том, что они хорошо понимают, насколько велика его сила.
Когда он возвратился в Йеллинг, его ожидало там много срочных дел. Все же ему пришлось выкроить время, чтобы принять Гуннхильд и обсудить с нею то, что она хотела.
Когда они встретились в верхней комнате длинного дома, там было лишь несколько слуг и стражников; да и то только ради приличия. И король, и королева были одеты в меха, ибо по крыше тяжело стучал дождь, и воздух отдавал сыростью.
— Я мог бы найти твоей мудрости хорошее применение, королева, — сказал Харальд. Его губа приподнялась в нервной ухмылке, выставив напоказ гнилые зубы. — Да, да, всегда возникают какие-то сложности. И прежде всего с этими вновь назначенными местными епископами.
— Я хорошо понимаю это, король, — ответила она. Здесь они могли разговаривать более или менее откровенно. — Ты добился того, чтобы их выбрали из датчан, а не из немцев, так что они ни в коей мере не зависят от императора. Однако это значит, что они принадлежат к великим датским родам, которые хорошо помнят времена, бывшие до того, как они преклонились перед твоим отцом королем Гормом.
Церковь была оружием, думала она, или инструментом, с помощью которого король подавлял непокорный народ; но, как и изготовленный карликами меч Тюрвинг, этот инструмент мог обратиться против своего владельца. И тогда следующий король окажется в подчинении у богатых родственников епископов.
И все же без Церкви, с горечью думала она, королю придется постоянно опасаться злой воли простолюдинов.
Харальд хлопнул себя по колену.
— Хо-хо, я был прав! Ты проницательна ничуть не менее, чем о тебе говорят. Я выпью за это.
Впрочем, эта вспышка веселости угасла, едва разгоревшись. Гуннхильд улыбнулась и произнесла нежным голосом:
— Я благодарю тебя, господин. Может быть, кое-какие мои мысли могут принести некоторую пользу в тех делах, над которыми ты размышляешь. — Дальше она говорила только о своих сыновьях.
